Владимир Домашевич - Меж двух огней

— Чего просить? — повернулся невысокий, кинув пре­зрительный взгляд на Лукашика.— К стенке поставить, тогда сам все расскажет! — выпалил он, захлебываясь сло­вами.

«Ну вот, теперь начинается самое главное,— подумал Лукашик. — Этот тоже для виду только сдерживается. Сейчас и он покажет зубы».

Но старший все медлил. Он докурил папиросу, поискал, куда бросить окурок, и, не найдя ничего, положил его в цветочный горшок на подоконнике.

— Не горячись, Саша. Человек расскажет сам,— обра­тился он к своему младшему товарищу, и тот сразу затих.— Почему вы пошли служить к оккупантам? Неуже­ли считаете их освободителями? — он снова смотрел на Лукашика, а в голосе звучали недобрые нотки.

Лукашика обожгли его слова.

— Мне нелегко ответить вам сразу...— Лукашик умолк.

— А вы не жалейте времени. Его у нас хватает...

Присев на край постели, Лукашик силился собраться с мыслями.

— Немцы пришли сюда, как завоеватели, это ясно,— начал он, запинаясь.

— Даже ему ясно,— вставил невысокий.

Лукашик и старший глянули на него, но пропустили реплику мимо ушей.

— ...Но лично мне они не сделали ничего плохого,— продолжал Лукашик.

— Так рассуждает только шкурник,— снова вмешал­ся невысокий, не трогаясь с места.

— В ваших руках оружие, и вы можете смело гово­рить в таком тоне,— обрезал его Лукашик.

— Не обращайте внимания,— успокоил его старший.— Говорите...

Лукашик искоса глянул на невысокого, который по-прежнему стоял у стола и все копался в книжках, хотел еще раз огрызнуться, но сдержался — чего с ним спорить? Он, если потребуется, всегда докажет свою правоту.

— Предложили работу, дали кусок хлеба... Живу спо­койно... Пока что...

— А разве до войны вы были безработным? — не сдер­жался уже старший.— И жили под страхом?

— Я говорю про сегодняшний день...— запнулся Лу­кашик.

— Вот-вот! — снова начал цепляться невысокий.— Не трогай меня, и я тебя не трону! А если затронут?

— Тогда будет видно,— уклонился от прямого ответа Лукашик.

— Овечья философия,— сердито сказал невысокий.— Если б земля держалась вот на таких философах, человечество еще топталось бы где-то в средневековье.

— Скажите все-таки, что плохого сделала вам советская власть? — спросил старший.— Чем обидела?

— Сослала моих родителей,— хмуро буркнул Лукашик, глядя на свои босые ноги. Он был почему-то убежден что они, все знают, а спрашивают просто так, для вида.

— Значит, вы мстите? — упрямо допытывался старшин!

Лукашик раздумывал, что бы ответить, а невысокий снова вставил свое, резкое:

— Жаль, что его самого не расстреляли — одним врагом было бы меньше.

— Успокойся, Бессмертный,— старший взглянул на товарища.— Скажите лучше, Лукашик, а вы сами в то время жили с родителями?

— Нет, у меня была семья в городе.

— Но вас же могли там найти.

— Им и искать не надо было: я жил у прокурора, был женат на его дочери.

— Примазаться хотел, шкура,— снова не выдержал невысокий.

— Не знаете ничего, а говорите,— огрызнулся Лука­шик.— Меня, может, по ошибке не взяли, как по ошибке же забрали моих родителей.

— Вы считаете, что ваши родители не виновны? Да? Кто они были: кулаки? Подкулачники? — спокойно спра­шивал старший, будто не замечая, что Лукашик уже вски­пает.

— Какие кулаки?! Обыкновенные люди. Отец немного занимался садоводством. Я не думаю, чтобы он вел какую-нибудь подрывную деятельность.

— Может, оно и так,— задумчиво сказал старший.— Может быть... Теперь об этом говорить еще рано. Время покажет. Перегибы у нас были, чего греха таить. Есть та­кое в характере некоторых людей — постараться, чтобы похвалили. Но незачем из этого делать пессимистические выводы.

— Вы хотите, чтобы я был великодушным и прос­тил? — насмешливо улыбнулся Лукашик, обращаясь к старшему.

— Пропадет советская власть, если ее не простит один недобитый подкулачник...— ядовито пробормотал невы­сокий.

— Ты прав, Бессмертный, Советская власть не пропадет от того, что еще один нечаянно обиженный поднимет против нее оружие... Но я сочувствую вам, Лукашик, и думаю, что вы в самом деле не мелочный человек,— если б вы были таким, давно стали бы самое меньшее начальни­ком полиции... А что касается обид... Я сам был по отно­шению к нему,— тут старший показал рукой на своего то­варища,— властью, которая жестоко обошлась с ним...

Невысокий круто повернулся.

Старший заметил это и поднял руку, будто отгоражи­ваясь от всяких возражений.

— Будем говорить прямо. Извини, Саша... Я расстре­ливал человека, которого вы видите перед собой. Как ни тяжело говорить об этом, однако было так... Он взял сапо­ги у одного крестьянина. А сапоги, оказывается, принад­лежали сыну, тот служил в Красной Армии. Это, факти­чески, была память о сыне... Крестьянин пожаловался командиру отряда, и мы приговорили Сашу к расстрелу. Время трудное, надо было укреплять дисциплину. Мне поручили исполнить приговор. Поверьте, нелегко было это сделать — не от хорошей жизни взял Саша те сапоги: он ходил почти что босой, а дело было поздней осенью. И вот мы с одним бойцом под вечер посадили Сашу на подводу и повезли. Приехали на кладбище, остановились. Я прика­зал Саше слезть и идти, а сам — за ним с пистолетом. Не буду говорить, что творилось тогда у меня на сердце...

Я не хотел, чтобы хлопец почувствовал страх перед смер­тью в последнюю минуту. И я на ходу выстрелил в него сзади... Он упал... Тогда мы с бойцом начали копать за ог­радой могилу. Вдруг слышим: загремели колеса по мерз­лой земле, со свистом и гиканьем кто-то промчался на на­шей подводе. Бросились туда, где она стояла, нашли охап­ку сена да солдатскую шапку-ушанку. Я поднял ее. Она была пробита моей пулей... Саша пропал. А через по л года мы обнаружили его в другом отряде. Там его знали как от­важного подрывника-диверсанта. Мы предложили ему пе­рейти к нам. И вот видите, он не отказался. Теперь его ина­че и не называют, как Бессмертный, хотя фамилия у Са­ши совсем другая... Так вот, Лукашик, как, по-вашему, имел он право обижаться на меня? А он простил...

— Мог и не простить,— пробормотал Лукашик.

Старший подумал с минуту, потом провел ладонью по лицу.

— Есть ошибки, которые нельзя поправить. История богата такими фактами, как ни обидно. Надо учиться не повторять их снова — вот в чем задача.— Он встал, пере­кинул через шею автомат и сказал, глядя прямо в лицо Лукашику: — Мы даем вам время подумать, если вы способны анализировать события... Пошли, Бессмертный...

И уже на пороге, взявшись за ручку двери, вдруг оста­новился и повернул голову к Лукашику, словно вспомнил что-то.

— Простите,— сказал он сухо.— Чуть не забыл... Вам привет от Вали Колейник. Надеюсь, вы ее еще не забыли.