Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

Помолчали. Потом Эркин сказал:

— Я ведь посоветоваться пришел.

— Выкладывай, — Сафаров поежился, ветер продувал ватник.

— Жена в партию заявление подала.

— Поздравь от меня.

— Спасибо. Но тут дело другое.

— Какое же?

— Ну, а я? Выходит, что она раньше, чем я. А у меня дед и бабушка старые коммунисты. Думал, кончим стройку — подам заявление, а она...

Сафаров улыбнулся в темноте:

— Ничего.

Он не успел договорить. Над котлованом взвился усиленный громкоговорителями крик:

— Прораба! Срочно прораба!

В том крике билась тревога. Не сговариваясь, они бросились в котлован. Был час ночи. Выл ветер в арматуре. Мороз жег лица. От бетонной кладки шел пар.

Начальник участка Чоры Бабаев стоял потерянный.

— Стенку повело, — коротко сказал он. Сафаров зло выругался.

— Кто тут работал? — спросил он.

— Фарид Мурадинов арматуру варил, недоглядел. Долбить придется.

Подняли на ноги всех. Всю ночь, до утра, с помощью бульдозеров, домкратов, кранов выправляли стену. Утром в вагончике, развешивая над железной печкой мокрый насквозь пиджак, Сафаров сказал Чоры Бабаеву:

— Твое счастье, что мороз не успел бетон схватить. А выговор тебе мы объявим.

— За что?

— За халатность.

Зачем нам дают выговоры? Только ли в наказание? Или в назидание, чтоб, став после этого лучше, мы стремились еще к лучшему?..

Через два дня Эркин попросил у Сафарова рекомендацию в партию. Тот отказал, объяснив, что в случае со стенкой и его, прораба, вина. Эркин обиделся...

Его самые близкие друзья Чоры и Эркин. Вместе строили другие станции, хлебнули песка по самые глаза на Хамзе-I. А вот приходится поступать так и только так. И, раздумывая над этим, Сафаров понял, что и волнения, и песчаные бури, и пекло — это и есть его настоящая жизнь. Иной она быть не может. Да он и не мыслит ее иначе. Завтра снова будут сомнения, неудачи, бессонные ночи, сложности взаимоотношений, ругань с прорабами, но он уже не может без этого. И случись: уйдет все это из его жизни — что он будет делать?

Ветер дул из пустыни, мельчайшая пыль плотно обволакивала, тонкой пленкой покрывала тело, скрипела на зубах, забивалась в волосы. Белое солнце висело в небе, похожее на стершуюся серебряную монету. Термометр показывал пятьдесят градусов жары. Ребята, ради интереса, пекли яйца в песке.

Всем им было трудно в те дни. Но, если они вышли с честью из испытаний, в этом немалая заслуга Виктора Григорьевича Духанина, который руководил работами.

Старый строитель, опытный инженер, человек немногословный, он умел без крика, без шума сдерживать горячего Сафарова, подбодрить неуверенного Эркина, дать добрый совет всякому, кто к нему придет. Потому в трудную минуту тянутся к нему люди. И Сафаров — больше всех. В твердости Духанина черпал он свои силы.

Ближе к пуску все жарче становилось. Сроки поджимали, из обкома звонили без конца. Сафаров дни и ночи мотался по стройке в своем просоленном пиджаке, с почерневшим, обожженным на солнце лицом. Да и кто в те дни был спокоен. Перед пуском, как на грех, — самое пекло и бешеный ветер. Блок надо кончать, а подавать раствор наверх нельзя. Под порывами ветра кран раскачивает стрелой, как верблюд головой. И глядя на него, с тоской сокрушается, шевеля потрескавшимися губами, Сафаров:

— Тянем дело.

Пришел в вагончик с гудящей от зноя головой, сел к столу, скрипнул зубами так, что песок захрустел. Что делать? Был бы крановщиком, сам бы полез в кабину. И тут зычный, на всю стройку, голос из громкоговорителя:

— На бетонном! Где раствор?

Это ж Лёха, отчаянный Лёха полез на кран в такой ветер. Сафаров схватил микрофон, хотел закричать: «Лёха, немедленно вниз». Хотел крикнуть, а голоса нет, во рту пересохло.

Уже позже, встретив Алексея в столовой, грубовато сказал:

— Чего полез на кран?

Лёха блеснул глазами:

— Боялся, что ты опередишь. — И уже серьезно добавил: — Кому-то надо было — потому и полез.

Даже сейчас, спустя время, сидя на заседании штаба стройки, переживая выговор и припоминая те адские дни, Сафаров не перестает удивляться тому поразительному состоянию, в котором они жили в те дни, когда спали по четыре-пять часов прямо здесь, на блоке. Когда довольствовались бутылкой кефира, чтобы не терять времени на обед. И было еще одно — каждый хотел быть первым, каждый хотел сделать больше другого.

Второй год приезжает на стройку искусный плотник Гаджибала Аббасов из Дагестана. Теперь привез целую бригаду. Дочку-девятиклассницу взял с собой. Кто-то сказал ему о дочке:

— Девчонку-то зачем в такое пекло?

— Пусть посмотрит, как люди умеют работать, — ответил плотник.

Но дочка не хотела просто смотреть. И ее захватила работа... Вслед приехала мать. Поговаривают, будто остается семья старого плотника здесь насовсем.

Земля задыхалась от пыли и зноя. Густая плотная пелена укутала стройку. Откуда-то сверху несся голос, усиленный динамиком:

— Товарищ начальник штаба, на стройке полный порядок!

После заседания штаба Сафаров собрал строителей.

— Надо еще сократить срок пуска, — сказал он.

— На сколько дней? — устало спросил кто-то.

— Надо, — только и сказал Сафаров и еще добавил: — Иначе погибнет хлопок.

Поднялся парень в вылинявшей майке:

—Я, товарищ Сафаров, решил до пуска вообще с блока не уходить.

Сафаров наклонился к начальнику участка Бабаеву:

— Твой?

— Мурадинов, сварщик. Помнишь, зимой стену повело? Так это по его вине.

За два дня до пуска почти никто не спал. Эркин отправился на дисковый затвор, прихватив с собой подушку и шахматы, которые так и не пригодились. Чоры Бабаев руководил работой из верхнего вагончика, откуда было видно всю насосную станцию, котлован, доверху заполненный водой.

Бесконечно сверкали огни, отражаясь в котловане. Гудели моторы. Люди не замечали усталости. Все было напряжено до предела. Вдруг замолк динамик, приносивший голос команды начальника участка.

— Что там у него? — нахмурился Сафаров. — Пойди, посмотри, — попросил он Эркина.

Когда Эркин вошел в вагончик, Чоры Бабаев спал, сидя у стола, крепко зажав микрофон в руке.

Насосная станция была пущена. Она давала каждую секунду тридцать кубометров воды. Эти два агрегата по существу спасли область от безводья, решили судьбу урожая.

...Если бы не этот проклятый мороз. Но ведь людям тоже надо отдохнуть. После заседания штаба, когда все уехали, Сафаров долго бродил по опустевшей стройке, снова и снова переживая выговор. Он думал о том, что, может, надо его понимать, как неизбежность, потому что невозможно работать и не ошибаться, идти вперед и не рисковать, делать первый шаг и не спотыкаться.

Кто-то неслышно подошел сзади, дружески хлопнул по спине. Сафаров оглянулся. Рядом стоял Ковырялов.