Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— Петр Язепович, хватит партизанить! Опять железнодорожники жалуются.

Прикня притворно округляет глаза:

— Не может быть. У нас с ними, особенно последнее время, душа в душу.

Нина Леонидовна мило улыбнулась и сказала:

— Бросьте вы. Полувагоны самовольно берете? Берете.

— Но вы смотрите, что получается? Два десятка вагонов на смену, а у нас десять бригад.

— Но порядок есть порядок. Письмо они на нас написали куда надо. Разбой, говорят.

Прикня искренне удивляется:

— Какой разбой? Выгрузил вагон — тут же ставь его под погрузку. А они что? Они его цепляют и через всю страну — в Кемерово. Регулировка.

— Прикня, ты же член горкома.

Он при этом отшучивается:

— Сейчас добавите, что дочь моя, Ирина — депутат райсовета.

— И добавлю.

Нина Леонидовна всегда это повторяет, если хочет как-то повлиять на Прикню, зная его упрямый характер.

М-да, вот такие-то дела с секретарем парткома. Ну и что ж теперь делать? Что сказать ребятам в бригаде? Опять простой. «А авторитет, а слава», — горько думает Прикня, тщетно пытаясь заслонить от ветра гаснущую спичку. Вспомнилось, как однажды пришел на смену выпивший Степан Чирик. Прикня его домой отправил. Тот только рукой махнул — проживу. А отдел кадров его послал в знаменитую 39-ю. Это — по уборке территории. Чирик, видя, как в прежней бригаде, когда нет порожняка, тоже метут причал, все еще шутил:

— Мне слава не нужна.

Все же вернулся в бригаду.

— Я ж четыре года с вами был — не могу. Не такая все-таки бригада. Не такая, как все.

...Прикня пошел все-таки на станцию. Он тут и раньше бывал. Да, станция, конечно, хиленькая. Вспомнил, как отец в детстве рассказывал, что в первую мировую войну он служил санитаром на Рига — Краста. Вот здесь, значит. Стал приглядываться: стрелки переводят вручную, оборудование старое — не с тех ли пор?

Как раз терминал новейший заканчивали сооружать, и Прикня выступил тогда на пленуме горкома: так, мол, и так — терминал вон какой отгрохали, а подъезжать к нему как? На станцию поглядите. И рассказал про Рига — Краста.

С того дня ничего тут не изменилось. Да и лица все знакомые. Встретил двух знакомых составителей. Так и так, мол, выручайте с порожняком. Один спросил:

— Про письмо слыхал?

Это он про то, что Прикня знал от Нины Леонидовны. Другой добавил:

— Это ж все на наших показателях отражается. А мы тоже хотим премию.

— И потом, кому же хочется на выговор нарваться, — заключил первый.

Дежурный по станции Ковалев был краток:

— Я ж диспетчеру вашему сказал. Заявку выполнить можем только наполовину.

— Но есть же живые вагоны, — горячился Прикня.

— А регулировка?

— Да провалился бы ты со своей регулировкой.

— Ну, знаешь.

Ох, и ночка выдалась. Прикня возвращался той же дорогой в порт. Ветер крепчал, и лицо секла мелкая острая крупа. И так же, как Дима Дмитриев, выходя на смену, недоумевал, что, мол, там бригадир Прикня думает, так теперь сам бригадир вдруг подумал: ну что там наше начальство себе думает, наш начальник порта Евстигнеев Валентин Михайлович.

Накануне той ночи, о которой наш рассказ, мы с Евстигнеевым поехали смотреть новый терминал, и когда возвращались обратно, вдруг бросилась к машине женщина в штормовке, в каске.

— Чего это она?

Вышел, поздоровался, пояснил мне — заведующая складом.

— Ты чего, Варя?

— Валентин Михайлович, ну хоть десяток вагонов. Тут грузы для газопровода Уренгой — Ужгород под открытым небом. А утром «Нечипоренко» с новыми прибывает.

— Нету, Варя.

— Ну хоть пять вагонов.

У нее слезы в глазах.

— Пятьдесят вагонов насчитала на путях, когда на работу шла.

— Это на регулировку.

— Да что ж это такое — порожняк гонять попусту.

Евстигнеев развел руками. Наверное, как и Дима, и Прикня он подумал: что ж они там наверху, в министерстве...

Позже, приехав в Москву, я позвонил одному из заместителей министра: так, мол, и так — парадокс.

— Никакой не парадокс, — пояснил он, — такой порядок. — Порожняк не одной Риге нужен. Куда-куда порожняк погнали? В Ленинградский порт? Ну, батенька! У нас из Ленинграда вон в Кемерово гоняют.

Я слушал его и припоминал разговор с начальником порта Евстигнеевым в Риге после того, как он так ничего даже не пообещал заведующей складом, готовой на все, только чтоб дали вагоны, только б вовремя были отправлены грузы.

— Что ж это получается? — бушевал Евстигнеев. — Говорим о содружестве портовиков и железнодорожников. И все хорошо. Мы вот помогаем им ремонтировать вагоны, проложили дополнительные пути, премии им из своих денег платим, жилье строим. Вечера и встречи там разные. А вагонов все меньше и меньше. И что самое главное — мужики ведь друг друга в лицо знают, что докер, что составитель — одно дело делаем. Так в чем же соль?

...Шторм встал на дыбы, когда Прикня добрался в порт. Диспетчер радостно сообщил ему:

— Петр Язепович, есть порожняк! Только что Ковалев звонил с Рига — Краста. Целых шестьдесят полувагонов. Как раз «Ивана Рябова» разгрузить.

Ветер выл в снастях судов, стоявших у причала, свистел в стрелах портальных кранов. Не было ни луны, ни звезд. Лицо у Прикни было мокрым. Он слушал диспетчера, косился на дверь, где уже маячил Дима Дмитриев, показывая ему знаками — пошли, мол, за работу пора браться, и подумал: «Ночь-то на исходе. Ну, да не беда, главное, порожняк есть».

И еще вспомнил, как по дороге обратно со станции Рига — Краста в голову пришла вдруг шальная и горькая мысль: «Порт-отец? А не отчим ли?»

Нет-нет.

1983 г.

И все-таки жизнь трудная штука. Наверное, она и не может быть иной, потому что без борьбы не может быть жизни. Мы отстаиваем высокое и светлое в этом мире. А за него надо бороться. И обязательно побеждать...

Григорий долго бродил по полю, глубоко увязая в подтаявшей земле. Там, где лежали островки прошлогодней соломы, было потверже, потому что набившийся в них снег осел и образовавшаяся наледь крепко схватила землю. За перелеском Григорий присел прямо на берегу озерка, бездумно смотрел в воду. Оттуда в светлом блеске весеннего дня глянуло на него широкое лицо с крупными белесыми бровями. Григорий подмигнул своему отражению. в воде и невесело сказал:

— Вот так, товарищ Варченко. Придется подождать.

Он пошел не спеша к поселку. Поселок был маленький, всего в одну недлинную улицу. Сразу за околицей — полигон. Тракторы, уже готовые к предстоящему нелегкому бою, стояли, как на параде. И глядя на дома, на пустынную улицу, на сизые перелески и глубокое весеннее небо над головой, Григорий подумал, что теперь это все стало уже родным и близким. А раньше было тихое село под Киевом, затем — армия. Служил в Москве. Была возможность там остаться. Но поманила целина.