Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— У тебя спина, я вижу, как у работяги, вся в разводах, — улыбнулся он. — Да, соленая работа.

И оттого, что это сказал Алексей, знающий, что такое соленый пот работы, Сафарову стало легче и он подумал: «Черт с ним, с выговором. Его, конечно, могло и не быть. Но тогда не было бы и работы, дела, которое я делаю».

Из Алата на автобусах, на машинах и мотоциклах спешили на стройку люди. Они не знали ни о приезде начальства, ни о выговоре, который объявили Сафарову. Они только видели, что мороз отпустил и можно работать. Нужно работать, потому что земля жаждет воды.

1970 г.

Двое нехотя подметали причал. Я спросил Прикню:

— Эти, что ли?

Бригадир вгляделся в лица:

— И эти тоже.

— Давно метут?

— А сколько их помню. С перерывами, конечно, пока порожняка нет.

Это были лучшие докеры порта.

В Рижском заливе штормило. Ветер дул с моря в устье Даугавы, как в гигантскую трубу, гнал белую волну. Длинные тела судов зябко жались боками к причальной стенке. Принимая смену у Яниса Додирса, Петр Прикня спросил:

— Как сегодня?

— Всего пятнадцать вагонов было. До утра в домино резались. А что делать?

В диспетчерской разговор еще короче:

— Десять вагонов на Рига — Краста.

— Кто сказал?

— Дежурный по станции Ковалев.

Прикня совсем приуныл. Этот службист и одного не даст — все на регулировку.

Он вышел на крыльцо диспетчерской. Под пустым небом смутно светились желтые огни сквозь встававший на дыбы шторм. Что сулит им сегодняшняя ночь? И к ребятам-то не хотелось идти.

Бригада, между тем, готовилась на смену. Переодевались в робу, хлопали брезентовыми рукавицами. Молдаванин Петя Златеско, молодой, веселый, он в бригаде после армии, все подначивал Диму Дмитриева (они живут в одном общежитии):

— Ты у нас новичок. Ты должен за десятерых работать, чтоб оправдать доверие.

— А я что, я готов!

— Мы, брат, знаменитая бригада Петра Прикни. К нам, брат, не каждого возьмут.

Златеско подмигнул шутливо Николаю Степанову, заместителю бригадира. Но тому было не до шуток. Судя по тому, что бригадир задерживался, он понимал — нет порожняка.

Позвонил диспетчер, Степанов послушал и мрачно сообщил:

— «Ивана Рябова» надо разгружать, а вагонов нет.

Дима Дмитриев вскинулся:

— Так вот же, у причала целый состав порожняка.

— Это на регулировку.

— На какую?

Златеско стал объяснять, что где-то, может, больше, чем им тут, в порту, нужен порожняк, ну там в Ленинграде или Одессе. Вот его и подают.

— Так загрузи его и подавай.

— А в Одессу, скажем, нет груза подходящего.

— Ну тогда в Ленинград.

— А это не по пути. И в Одессе он, может, нужнее.

Николай Степанов, который слышал эти разговоры множество раз и которому все это уже порядочно надоело, сказал:

— Хватит вам. Пошли.

И взял в руки метлу. Не «козла» же забивать всю смену.

Они вышли в ночь. Самый молодой из них Дима Дмитриев, еще ни к чему не привыкший, мел и недоумевал: «Ну хорошо, диспетчер, или там дежурный по станции? А чего же бригадир Прикня себе думает?»

Мимо молчаливых кранов, задравших высоко в небо тонкие шеи, Прикня пошел по путям на станцию Рига — Краста. Он в душе надеялся добыть порожняк. Поговорит с Ковалевым. Пусть службист, но человек все-таки. Конечно, Прикня понимает Ковалева — если тот не додаст порожняка по графику на регулировку — не будет премии. Ну и мы который день причал метем, тут не только премии — зарплату на копейки станешь считать. А люди, а слава и авторитет бригады? Ведь он, Петр Прикня, сколько лет в ней, рядом с этими людьми.

Он недавно был на Кубе — ездил обучать там молодых докеров. Как-то сидели с молодым парнем — кубинцем в кабине крана, весь порт оттуда как на ладони, и парень, показывая вниз, сказал: вот, мол, отца у меня нет, погиб при штурме Монкадо, так мне теперь порт этот, как родной отец.

Прикня неожиданно вспомнил и удивился совпадению. Когда в пятидесятые годы он стал работать в Рижском порту, его наставник Михаил Перец, человек неразговорчивый, грубоватый, в первый же день спросил:

— С отцом живешь?

— Нет, я в общежитии.

Михаил помолчал.

— Так. Ну вот тебе отец родной.

И показал глазами на порт. Поменьше он тогда был и поскромнее. Это нынче вон: семь миллионов тонн грузов за год переработали. Позже Прикня быстро прижился в бригаде докеров. Медленно, но верно они шли к успеху. По примеру других каждый освоил по несколько профессий, бригада стала комплексной. А главное — люди какие. Тот же Игнат Теленко — Прикня его позже заметил. Как-то знакомая девушка, узнав, что Петр работает на угольном причале, покривилась: черная работа. Петру так это обидно стало, хотел уйти из бригады, а Игнат Михайлович, выслушав, легко сказал: «Уголь, он не грязный. Он просто черный». Петро сам потом, раздумывая над этим, утвердился в мысли: «А куда же без угля-то? Это как без хлеба».

Когда в семьдесят шестом стал Прикня бригадиром, как его поддержали «старики», те, что с первого дня в бригаде: Анастас Беляев, солидный, основательный. А еще — Федор Лаврентик, Антон Шанис. Ну работали! За смену загружали шестьдесят пять вагонов с зерном. А подъездной путь короткий. Бывало, что забьют путь, звонят на Рига — Краста диспетчеру:

— Выбирайте товарняк!

— Что, уже загрузили? — не верят на станции.

И вроде бы порожняка в ту пору было больше, и бригада та же. Да, конечно же, разросся Рижский порт. Ему тесно, он шагнул уже дальше в залив, на острове Кундзиньсала сооружен глубоководный причал, на нем современный терминал. А железнодорожная веточка одна. Все та же, что и много лет назад.

Та самая, по которой идет ночью Петр Прикня «выбивать» порожняк для своей бригады. Ветер ударил с такой силой, что качавшаяся на столбе лампа лопнула с грохотом, и осколки посыпались на Прикню. Он приостановился, укрывшись за вагоном, подумал — может, вернуться, может, по-старому. «По-старому» это значит с составителем поговорить по душам... Да, дело прошлое, а бывало вот так сидят без вагонов, а судно под разгрузкой, и за простой, скажем, «иностранца» это ж золотом платить надо. И опять же, люди в бригаде живые. И работать хотят, и заработать тоже. Идет Прикня, или тот же солидный Лаврентик, ищет составителя:

— Подбрось десяток вагонов!

Если попадется Кабаков — был такой — пиши пропало. Наобещает и не сделает. «Негосударственный человек, — говорит о нем Златеско. — Мы ж не для себя лично, чтоб судно не простаивало под погрузкой». Ну, а другой — подбросит. Правда, пока разберутся и в порту, и на станции — вагоны уже загружены. Влетит, конечно, кому надо. Не начальнику станции, нет, составителю.

В порту тоже скандал. Тут как-то Прикня встретил в магазине секретаря парткома порта Нину Леонидовну Балабину. Они живут в одном доме.