Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— Ничего, — сказал Обухов. — Вот вернусь, по другому сделаем. Есть у меня идея.

— А ты куда уезжаешь?

— В армию, — ответил Обухов. — Идея у меня, знаешь — по другому в лаве работу поставить.

Спустя какое-то время, когда Чернов уже учился заочно в политехническом институте — вернулся на свой пятый участок, где когда-то начинал, и — опять забойщиком. Шла новая техника, внедрялась самая современная технология, и ему захотелось пощупать все своими руками. Тут судьба свела его с Павлом Королевым. В отличие от Обухова этот был неплечист, немногословен. Но по тому, как все спокойно, обстоятельно он делал, виделось — этот если чего захочет, ну, например, гору штреком пройти один, с обушком — пройдет. Но тихо, незаметно, без слов. Сам он чувствовал, что не хватает грамотешки. Чернов: как-то посоветовал: «Пошел бы ты в вечернюю».

— Не потяну, знаний маловато.

— Надо будет — помогать стану.

Королев пошел учиться и как же был позже благодарен Чернову за совет. Когда стали внедрять новый очистной механизированный комплекс, поставлено было условие — народ нужен не меньше как с десятилеткой. А Королев к тому времени одолел все-таки школу...

Поначалу комплекс «не пошел». Просто его не приняли. На партийном собрании и то говаривали:

— Это — кот в мешке.

— Верно. Тут же Сахалин, а не Кузбасс.

— Прибавите людей в лавы, и мы будем лучше всякого комплекса рубать уголек.

Начальник шахты убеждал:

— Ручного труда ведь не будет.

— Шахтеры — народ привычный.

— Гляди, а то из-за этого комплекса еще и расценки срежут...

В парткоме предложили Обухову:

— Возьмешься?

— Мне терять нечего. Да и лопатой осточертело махать.

Первый комплекс монтировали в лаве двадцать девятого пласта. С материка из объединения «Интауголь» прислали специалиста на помощь. Тот предупредил:

— У нас три года осваивался комплекс.

— Нам это не подходит, — заявил Обухов. — Долго очень.

Мороки было много.

Приходил с пятого участка Чернов:

— Петро, помнишь, говорил когда-то — идея, мол, есть. Надо нам доказать. Ведь первый на Сахалине.

— Да понимаю, — отзывался Обухов, черный не то от угольной пыли, не то от отчаяния. Это уже когда начали запускать, а дело не клеилось.

Они все-таки пустили комплекс. Он пошел хорошо, и через месяц бригада Обухова добилась небывалой выработки. Петра Обухова наградили орденом, а шахта, впервые за долгое время, выполнила пятилетку. На одном из совещаний кто-то из областного начальства, адресуясь к руководству шахты, сказал, показывая на Обухова:

— Вот рабочий человек, вы ему в ноги должны поклониться.

Обухов чувствовал себя на седьмом небе. Начальство шахты пребывало в недоумении.

Впрочем, мы забежали вперед...

Виктор Егорович Чернов продолжал работать забойщиком, потом горным мастером, диспетчером. И за все это время особых событий в его жизни не было. Правда, сын родился, потом две дочери — близнецы. Но это, как он считает, жизнь как жизнь.

Мы едем с ним в машине берегом залива (это уже значительно позже той памятной метели, когда все кругом позамело), и Виктор Егорович, улыбаясь хорошей открытой улыбкой, говорит:

— Вам же случай, наверное, какой-то надо рассказать интересный. Вы секретаря парткома шахты видели? Так это мой брат. По крови. Случилась беда на шахте — придавило его вагонеткой, он тогда в забое работал. Объявили: «У кого первая группа крови?» Набралось сразу народу. Ну и я. Мужика с того света, можно сказать, вытащили. Я к чему? Все это как раз происходило в те самые звездные дни Петра Обухова.

Позже, уже будучи первым секретарем горкома партии, Чернов приехал как-то на шахту. Запускали второй комплекс, и на нем работала бригада Павла Королева. Он спустился в лаву, отыскал Королева:

— Говорят, восемьсот тонн дал за смену? — спросил он.

— Так надо тысячу.

— Достигнешь?

— Петра надо достигнуть.

Чернов промолчал, он уже почувствовал, что Обухова скоро можно будет легко достигнуть.

Конечно же, комплекс Петра Обухова не решал кардинально проблемы вывода всей шахты из долгого прорыва. Для этого были свои причины: затянувшаяся реконструкция фабрики, слабая мощность обогатительной шахты. Тем более огорчителен был сбой Петра Обухова. Может, с того памятного собрания, когда его расхвалили, а потом включили в очередную комиссию, послали еще, с одной-другой, делегацией, бригада покачнулась, задолжала угля. Зато Павел Королев вырвался вперед и вот уже который месяц устойчиво дает тысячу тонн в смену.

Сидя в тесном вагончике электровоза, одетый в негнущуюся робу, Чернов ехал в забой к Обухову. Ехать надо было не меньше часа. Шахтеры, молодые ребята, отправлявшиеся на смену, перешучивались, сидя рядом с Черновым, забивали козла, двое пристроили на коленях шахматы. Чернов думал о Петре Обухове. Он вспомнил, как однажды тот возился с пацанами, в спортивном зале, как он упорен в работе.

Как же это мы не углядели, что мужика повело? Что ж теперь делать?

Потом они сидели в забое и говорили. Разговор не получался.

— Шахта в прорыве, а у тебя только половина людей в бригаде.

— Болеют.

— Кто болеет?

Обухов назвал.

— Да я их только что видел — на рыбалку поехали.

Обухов молчал.

— Как же так, Петро?

— Видишь, какая у меня лава?

— А чем она хуже 26-й, где Павло Королев. Не в лаве дело...

Выйдя из шахты, Чернов нашел Королева, но он успел только поздороваться, как тот, всегда немногословный, стал говорить ему:

— Надо, Егорович, обуховцам помочь. Может, из нашей бригады людей послать, может, специалисты лаву посмотрят еще раз — что и как.

Он говорил и выжидательно смотрел на секретаря райкома. Это было на другой день после той сильной метели, что укрыла глубокими снегами все на свете.

Чернов возвращался в райком и думал, что вот прав, наверное, Павел, требуя помочь обуховцам, а не он, Чернов, решивший было, а не посоветовать ли вынести вопрос о Петре Обухове на партком? Ну, куда он, Обухов, денется от шахты, от самого себя, от своей совести, наконец? И еще подумалось — что ж, то, что случилось с Петром, как этот снег — он растает, но под ним живая земля, которая родит все.

1980 г.

В Москве, на Ленинградском проспекте, в дальнем углу аэровокзала, где выставлены напоказ модели современных лайнеров, мы с Вячеславом Митрофановичем стали рассматривать галерею знаменитых авиаторов страны. Рядом кто-то сказал, кивнув на портрет знатного вертолетчика Андреева:

— Несолидный какой-то.

У героя и впрямь было совсем мальчишеское лицо. Вячеслав Митрофанович неожиданно обиделся:

— Это почему же — не солидный?

На снимке был изображен он сам…