Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

Случилось однажды — в жестокий шторм они были буквально на волосок от смерти. Один растерялся.

Гром и грохот заполнили все кругом. Они остались двое в каюте, и не было силы, которая могла заставить матроса выйти в этот ад на палубу. А выйти надо во что бы то ни стало, потому что бездействовал насос. Перекрывая грохот, Туре закричал:

— На палубу!

— Иди ты...

— Положи партбилет на стол!

— Партбилет? — матрос рванул рубаху и, показывая искалеченную ключицу, навалился на стол, к самому лицу Туре: — Да ты знаешь, как я его получал?

Туре вскочил весь белый, как прибой у берега:

— Марш!

Судно резко накренилось. Матрос, не удержавшись, полетел прямо под ноги Туре, сбив его на пол. Но тот схватился, как кошка, и рванулся из каюты, толкая впереди себя матроса. Налетевшая волна ударила Туре в грудь, он задохнулся и полетел в пропасть. И, скользя по палубе, хватаясь одной рукой за металлическую стойку, другой не выпускал барахтающегося матроса.

— К насосу! Слышишь, к насосу!

Утром, переживая происшедшее, Туре терзался: «Что ж это я нес вчера: из партии исключу, партбилет на стол. Ай-ай, нехорошо вышло». Матросу сказал:

— Ты извини, я погорячился. Но разговор запомни.

Вот такой характер у Туре Сахиева — горячий, прямой, непокладистый. А матросы любят его. Открытый, честный человек Сахиев. Когда идет рыба — он работает, как одержимый. И другие, глядя на него, не покидают рабочих мест — в стужу, в шторм, падая от усталости.

А рыба шла отлично. Но это не было везением. Это был результат трезвого расчета, неутомимости, опыта. Подчас — риска. Иной раз капитан не пошел бы на этот риск, но Туре «заводил» его:

— Истурган, надо рискнуть.

— Думать надо.

— Верно. Думать, но и рисковать тоже.

И они выходили в море. И возвращались с уловом.

Да, такой это человек. Капитану говорят: «Ну и Сахиев у тебя — он шторм в тихую погоду может устроить». Капитан только посмеивается: «Это же хорошо, что жить не дает спокойно. Иначе ракушками обрастем».

...В тот год они добыли много рыбы.

Они все еще ходили на старом «Муссоне», а Туре всю команду поставил на ноги: новую технику изучать, осваивать лов новым способом.

— Когда-то еще новый сейнер будет, — пожимали рыбаки плечами.

Туре созвал собрание партгруппы (их всего четверо, вместе с ним, коммунистов на сейнере). Постановили: изучать всем новую технику. Туре сам доставал учебники, водил команду по новым судам (Как им потом это помогло, когда они перешли на новый сейнер «Бекташ»!).

Он приносил разные книжки на судно. Заставлял читать. Старый рыбак Абдулла, человек шестидесяти лет, обремененный семьей, взмолился:

— Я тебя уважаю, Туре-ака, но зачем мне это на старости лет!

— Посмотри на себя: я хочу, чтоб ты был культурным человеком.

— Старый я, — твердил Абдулла.

— Да мы все будем жить по сто лет!

И совал книжку, требовал:

— Завтра расскажешь мне содержание.

И они учились, и читали книжки, листая страницы несгибающимися от соленой воды пальцами. Они знали, раз Туре Сахиев говорит — значит, так надо. Они верили ему, потому что видели — этот человек готов для них на все.

Они знали, что идет шторм. Он настиг их далеко в открытом море, у банки Ливанова. Темное небо слилось с темной, в белых клочьях пены, водой. Ветер остервенело бил в черные сигнальные конусы. Густой солоноватый на вкус воздух переполнял грудь. Истурган с трудом добрался до ходовой рубки. Туре Сахиев, в жестком брезентовом плаще, стоявшем колом, был в рубке. Капитан сказал:

— Придется возвращаться на базу.

— Жалко, — сказал Туре, — взяли-то всего центнеров тридцать, а эхолот вон какую рыбу показывает.

Посоветовавшись, решили забросить еще раз трал: уж очень хотелось взять улов побольше. Капитан дал сигнал команде подниматься на палубу. Небо быстро темнело. Волны росли на глазах. «Ах, черт, успеть бы до шторма», — подумал капитан.

Выметали трал. За борт полетели кухтыли. Двигатель заработал на полную мощность, сейнер заметно снизил ход, сдерживаемый тралом. Истурган почувствовал неладное, когда крутая волна, ударив в низкий борт, со стоном рухнула на палубу. А когда увидал, как бросился Туре из рубки на помощь рыбаку, сбитому волной, понял, что дело плохо, и сам стал за руль.

Они тщетно пытались выбрать трал. Вой ветра, визг лебедки, скрип мачт, гул моря и падающей на палубу воды — все это слилось в один тяжкий стон. Сейнер охал, касаясь бортом волны. То стопоря машину, то давая ход, без конца перекладывая руль, капитан пытался удержать судно в одном положении.

Только успели поднять трал, подцепить на стрелу куток, как новый удар обрушился на судно. Оборвав крепления, за борт, как спичечные коробки, посыпались смытые волной пустые ящики из-под рыбы. Круша все на пути, в воду полетела тяжелая бочка с мазутом, за ней бухта стального каната. Рыбаки, мокрые с головы до ног, с перепуганными лицами (такого шторма никому еще не приходилось видеть) втискивались в ходовую рубку.

Шторм набирал силу. Истурган с трудом удерживал штурвал, ставя судно на волну. По времени они уже должны были выйти на траверз бухты. Пора было разворачиваться под волну, но капитан знал, как опасен этот маневр в осатанело разбушевавшейся стихии, и все не решался делать разворот. А волна уже с силой била в смотровое стекло, рвалась в дверь. Все, кто был, в рубке, стояли молча, тесно прижавшись друг к другу, не спуская глаз с капитана. Каждый сейчас понимал, в какой опасности их судно.

«Пора делать разворот, пора», — стучало в голове у Истургана. А сейнер бросало, как соломинку в кипящем котле, и казалось, что уже ничего не сможет его удержать в волнах.

Капитан лихорадочно думал о том, что теперь только один человек может помочь ему, даже если он, этот человек, просто будет стоять у плеча. И он закричал:

— Туре-е!

— Здесь я, капитан! Пора делать разворот!

И оттого, что Туре был рядом, капитан стряхнул с себя оцепенение, на минуту завладевшее им, и налег грудью на штурвал. В тот же миг вода накрыла их с головой. Сплошная темная стена встала перед глазами, пол провалился, и судно полетело в бездонье.

— Держись, Истурган!

Руки Туре с силой вцепились в его руки, до предела сжимавшие штурвал.

Уже потом, в бухте, когда они пришли в себя и стали приводить судно в порядок, Истурган сказал Туре:

— Худо было бы нам, если б не ты.

Измотанный вконец Туре, борясь со сном, нехотя отозвался:

— Ну, заладил. На руле-то ты стоял.

Он лег на койку в мокрой негнущейся робе, в сапогах, полных, воды. Лицо его, заросшее жесткой седой щетиной, было бесконечно усталым.

1971 г.

С самого детства они жили, как здесь говорилось, на слипе. Отсюда спускались на воду готовые суда. Дома их стояли по соседству, огород к огороду. Так вот, калитка у Левицких закрывалась на какой-то особый хитроумный запор. Левицкий-старший, человек солидный, основательный, с гордостью всем пояснял: