Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

Это уже он говорит в другой мой приезд в Гурьев. Стоим на берегу Урала. Пытаясь оттолкнуть синюю льдинку на чистую воду, Кирилл дробит и крошит лед каблуком:

— Разумеется, никакой революции по поводу бессарайного метода производства кирпича я не предлагаю. Но миллион штук, которые я обещаю, у меня есть. — Смеется, прищуриваясь на солнце. — Только не одной бумажкой и наличными, как хотят все, а в копейках.

...Я говорил тогда с управляющим трестом, которому подчинялся завод.

— Конечно, Кирилл Игнатьевич предлагает много разумного, — рассуждал он. — Это требует средств, может, даже реконструкции. И вообще, тут надо разобраться.

Да, разобраться надо было. Сесть, скажем, в машину с Кириллом, проехать по комбинату, все посмотреть, во все вникнуть, по-человечески выслушать...

Но, видно, в том-то и беда, что поехать с Кириллом — это не только посмотреть и выслушать. Надо что-то сказать, решить, — ну а в итоге потом и ответить, если понадобится. Значит, рисковать?.. А риск, как известно, не только благородное дело.

Прислал Кирилл письмо.

«Дорогой друг! Я жив. Как тот «Джон — ячменное зерно». 8 июня начальник второго цеха (того, в котором мы были) с работы снят, а я назначен вместо него. Бессарайный способ потихоньку внедряем... Словом, попал я в самое пекло. А ведь жил в свое удовольствие: конструировал, писал жалобы, получал свои 140 рэ. А теперь суета, заботы, бессонные ночи. Не то что писать, поесть забываю. Зоя моя в степи, в командировке. Теща домой укатила в Воронеж. Я один во всем доме. На дворе сейчас 4 утра. Возле ног трутся черепаха и кот Васька. Черепашка жрет уйму травы и на линолеуме чувствует себя не хуже, чем в пустыне.

P. S. Если попадется где, купи мне скрипичные струны. Кирилл».

И еще второе письмо — история с кирпичом тянулась долго.

«Дружище, из того, что тогда было лишь в голове и на бумаге, осуществлено следующее: один миллион штук кирпича сейчас уложен на улице по моему бессарайному методу. Это спасение стройкам области в зимнее время. Мои недоброжелатели молчат, хотя открытого восторга тоже пока нет».

А вслед — телеграмма: «Бессарайный метод производства кирпича не только утвержден. Принят как спасительная мера для покрытия кирпичного дефицита всей области тчк Разрешено обработать этим методом еще один миллион штук сырца Ура Кирилл»

В один из редких приездов Кирилла в Москву очень поздним летним вечером мы вышли с ним на Калининский проспект. Задрав голову, Кирилл долго вглядывался в темные громады высотных домов:

— Я жил в Грузии — там, конечно, горы выше вот этих домов, — заметил он. И без всякого перехода стал рассказывать:

— В детстве от одной старой грузинки я слышал притчу. На горном пастбище отец с сыновьями пас овец. Лето было сухое. Кончилась у чабанов вода. Отец послал первого сына к вершинам, чтоб тот принес оттуда снега. Сын ушел и не вернулся: он упал в ущелье и разбился. Отец послал второго сына, и тот тоже пропал. Сорвался в пропасть и последний сын.

Тогда к вершинам пошел отец и тоже не вернулся. Но там, где они пробирались, осталась тропинка, и люди, которые пришли вслед за ними, добрались до вершины. Понимаешь, тропинка-то осталась...

Приказ № 109 по Гурьевскому комбинату производственных предприятий. На основании решения техсовета начальнику кирпичного цеха № 2 т. Шпаку К. И. выплатить авторское вознаграждение в сумме 200 рублей за рационализаторское предложение «Электроподогрев высокопарафинистого мазута».

Но это тоже другая история.

Собственно, за одну из таких историй и отправили его на пенсию. Когда я спросил теперь уже бывшего его начальника, как это случилось, он, не вдаваясь в подробности, ответил:

— Да, понимаете, стал он тут новый метод обжига кирпича предлагать.

— Метод-то разумный?

— Не разобрался я. Не до этого было: план горел. Я ему так и сказал, Кириллу, значит. Он — на дыбы. Я ему — про план; а он — про новшество. Я сгоряча: давай, мол, на пенсию. Он — заявление на стол. Я подмахнул. Ну и все...

— А, может, надо было поговорить с ним, попросить остаться.

— Да, может...

— Что ж сам он?

— Не пришел. Гордый мужик.

Кирилл, правда, приходил потом на завод. Но совсем по другому поводу: там у него в конторке кошка жила, так он боялся, что ее некормленной оставят.

Великое это свойство нашего характера — чувство сострадания. Так почему же, почему, когда речь идет о человеческой судьбе, мы часто это не принимаем в расчет. Тут у нас разговор о человеке несколько необычном: ему же ничего не надо, кроме самой жизни для других людей. На таких, как говорят в народе, земля наша стоит,

Кирилл Игнатьевич Шпак живет сейчас в Гурьеве среди своих преданных друзей, у него полный двор живности, молча глядящей ему в глаза. Он по-прежнему весь в заботах, помогает, чем может, людям. Наведывается к нему часто его старинный друг Урынбасар Танатарович Еркинов, ныне председатель областного комитета народного контроля, с женой Таней. О многом говорят, о многом вспоминают. Урынбасар, добрая душа, утешает:

— Кирилл, ты ж так много делал для людей.

— Да что я. Я ведь мог больше…

Так почему же не смог?

1985 г.

И настал час. Экипаж траулера укомплектован, и они отправляются в самый первый свой рейс. Поездом. Вчетвером. Когда в заводском доке они видят сработанный из неокрашенного металла черный корпус судна, у них вытягиваются лица.

— М-да, лайнер... — присвистнул один.

— Белоснежный, — вздохнул другой.

Только второй механик Сергей Есауленко, старший из них по возрасту, остается невозмутимым. Невезучий он человек — как пойдет в экспедицию, обязательно «пролетит»: не тот улов, не заработал как следует. А тут еще сердце стало пошаливать, решил: в последний раз попытаю счастья. Все-таки новое судно... Впрочем, это тоже не каждому по вкусу. Суда этой серии новые, и потому «старики» на них идут неохотно. В команде многие тоже были в сомнении.

Траулер принимали придирчиво. Особенно свирепствовал Есауленко. Уже когда судно было на плаву, сияло свежевыкрашенными бортами, и чуть ли не каждый механизм он прощупал собственноручно, глядя на разношерстную команду, которая теперь была в сборе. Есауленко так вдруг захотелось удачи. Ходит и бубнит про себя:

«Последний шанс, последний шанс».

А больше всех жаждал удачи капитан. Был он молодой, широколобый, улыбчивый, с серыми глазами. Когда спустя четыре месяца после описываемых событий мы шли с ним по заснеженному Невельску — в мохнатой дохе, в белом собачьем треухе, чуть косолапя, напоминал он собой большого доброго медведя. Олег Ходосов относится к категории тех людей, у которых, если они о чем мечтают — обязательно все сбудется. Вот мечтал он в детстве о море, дальних странах, о том, как он стоит на капитанском мостике— и все сбылось. Во время практики побывал в Лас-Пальмасе, Алжире, Дакаре, в Охотском море ходил на селедку. Распределили на Сахалин. Ходил матросом на промысел минтая, а последние лет шесть на траулере «Тихирка» — третьим, вторым штурманом, старпомом. Тяжелую и непростую рыболовецкую науку постигал он здесь под требовательным глазом главного своего учителя Оношко. Он-то его и рекомендовал капитаном.