Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

Щепотку соли человек только и знает в повседневности своей. А тут ее горы. Везут соль по Каме снизу, от Астрахани. В Заостровке, под Пермью — перевалка. Голенастые краны руки-ноги поотмотают, таская ту соль из трюмов столпившихся у причалов барж. А на пирсе коротенькая гусеница вагонов приткнется к подножью белой громады, поскребется муравьем, и от горы убудет самая малость..

Потом падут дожди. Потом мороз заледенит те белые горы в стеклянный панцирь. И тогда начинают ходить по перевалке деловитые женщины. Белыми полосками бумаги заклеивают окна. Крест-накрест. Как в войну.

И все стихает. Ждут взрыва...

Володин пришел напиться воды. На грейферной площадке у краснобокого автомата одиноко сидел слесарь Шуйский, сухой, с темным морщинистым лицом.

— Ты чего это вроде бы не в себе? — приглядываясь к нему, спросил Володин.

— Нет, ты скажи мне, — встрепенулся Шуйский. — Что ж это выходит, соли вон горы, а ее, слышь, все прут и прут.

— Не знаю, Иван Иванович, не знаю.

— А я знаю, — загорячился Шуйский. — Главное начальство далеко, ему этих гор соляных не видно.

— Ну, а неглавное? — спросил Володин так, чтобы что-нибудь спросить.

— Неглавному это дело до лампочки. Лишь бы флот не простаивал. План перевозок выполняется, а там хоть трава не расти.

— Мне б твои заботы, — устало сказал Володин. Он уже седьмой год наблюдает эту картину. Летом соль валят с Камы, отгружать не успевают. А в зиму ее ничем не возьмешь — приходится рвать и потом грузить в вагоны...

Только этих забот Володину еще недостает. Работает он мастером в грейферной бригаде. Ремонтируют захватные приспособления, ковши к кранам. Бригада — девять мужиков. Трое коммунистов. Он, Володин, бригадир Потапов, деловитый степенный человек. И шестидесятилетний Иван Иванович Шуйский. Партгрупоргом он, Михаил Володин. Иногда думается — ну что такое: трое их всего. Но ведь это, как пальцы на руке — сами по себе. А сожмешь в кулак — сила.

Сегодня сидит он с хмурым лицом. Опять не вышел на работу сварщик Николай Абаев. Значит, опять запил. Значит, опять придется после работы домой к нему сходить. А дорогу ту на «Девятке» до остановки Школьной Володин как к себе домой знает. Сколько езжено-переезжено. Но человека не бросишь.

— Вот так-то, — сказал он вслух.

Шуйский обернулся, переспросил — не расслышал.

Шуйский туговат на ухо. Это с давнего. Молодость прошумела на Черниговщине, вся в славе первого человека в деревне. Начинал на «Фордзоне». Потом ЧТЗ. На том ЧТЗ и первый бой в сорок первом принял. Трудный был бой. Долго и далеко отходили. Уже в сорок втором по весне сдал с болью тот ЧТЗ, как коня с собственного двора, девчатам где-то в воронежском колхозе. А сам теперь двинулся уже на Запад. Опять в грохоте моторов. Там и слуха лишился. Все про него говорили: «Смелый мужик, снаряда не боится». А он просто не слышал взрывов.

В сорок четвертом вызывает начальник аэродромной службы.

— Ну что, отвоевал свое, Шуйский?

— Никак нет, товарищ майор.

— Говорят, со слухом у тебя того…

На что Шуйский рассудительно ответил:

— Мое главное дело — мотор. А я его нутром чую. Руку положу на карбюратор и все как ни на есть чую.

Он был тогда солдат что надо: при любом морозе рукоятку рвал с одного раза. Оставили. Как начал войну рядовым, так и кончил. Одного хотел — чтобы скорее война кончилась и дали бы ему трактор, или по крайности, свой ЧТЗ вернули.

Теперь вот тут он, слесарем.

— Петрович, слышал? — нарушает молчание Шуйский. — Гаврилов меня вызывал (Гаврилов — это начальник перевалочного района). Володин настораживается.

— Что говорил?

— Предлагал сторожем.

— Ну что ж — полегче.

В голосе старика затаенная обида:

— Выходит, меня в тираж?

Володин вертит в руках старую соломенную шляпу — с захватанными полями: видать, заботиться о человеке тоже надо с умом.

— Ну вот, обиделся, — говорит он, — я же сразу вижу, что-то у тебя на душе... А ты мне про соль. С этой солью вон сколько лет карусель.

Шуйский поднялся и, внимательно глядя на Володина, сказал:

— Это как же я в сторожа уйду, Петрович, ежели такая тут, слышь, карусель?

Ничего не ответил на это Володин. Ни слова не проронил. Только задумался.

В мае у них вышла промашка. Как всегда соль-лизунец прибывала в середине лета. Но тут вдруг бах — досрочно. А у них грейферы не готовы на пятитонный кран.

Бригадир схватился за голову. Но Володин спокойно сказал:

— Надо собрать коммунистов.

У Володина слабость к высоким словам. Собрались, решили: «Коммунисты останутся и будут работать, пока не подготовят грейфер». И тут поднялся сидевший неподалеку Николай Абаев и сказал:

— Я, конечно, понимаю — коммунисты и все прочее. А мне можно тоже остаться?

Это было так неожиданно, что Володин после минутной настороженности сказал:

— Кто, товарищи, «за»?

И первым поднял руку.

Они до самой полночи возились с грейфером. Потом помогли его навесить на кран. Домой шли в хорошем настроении. И Володин, что-то вдруг припоминая тот разговор с Шуйским, искоса поглядывая на Абаева, шагавшего рядом, подумал — вот тут человек поднимается, а ты мне, понимаешь, про соль...

Но на соли они работали и от нее никуда не деться. И ты хоть глаза закрой, но открывать-то надо. А откроешь — вон она, целые горы. Раньше в грейферной бригаде как было? Выйдет из строя ковш — приволокут его на площадку, тут возьмутся, отремонтируют и делу конец. Сидят, покуривают. Они решили по-другому: надо еще и следить за работой механизмов. И теперь глядишь — стоит Иван Иванович Шуйский, отчитывая кого-то за то, что тот грейфер гробит. Или бригадир на площадку припозднится, поясняет:

— Крановщик неопытный: ковш не раскрывался. Пришлось повозиться.

Теперь реже стали механизмы выходить из строя. Это был как раз тот случай, когда Володин подумал: удалось, значит, кое-что сделать. Это только на первый взгляд кажется — чего проще, партгруппа-то всего из трех членов. Но уверяю вас, это только кажется, что просто.

Как-то Володин увидел, что молодой крановщик выгружает гипс чистопольским грейфером. Он аж похолодел от ярости: ведь через два часа грейфер выйдет из строя.

— Ты что же это, сукин сын, делаешь? — закричал он, грозя кулаком.

— Судно давно стоит под разгрузкой — сколько же ждать еще? Я хотел как лучше, — оправдывался крановщик.

— Я тебе дам, лучше. А ну давай перецепляй грейфер для соли.

Врал молодой крановщик — не лучше он хотел: лень было грейфер менять. Володин, когда прошел гнев, подумал о другом. Вот как с техникой: один механизм для одного груза, другой... Вот так бы и в партийной работе — тут тебе готовый рецепт на один случай, тут на другой.