Александр Скрыпник - Белый конь на белом снегу

— Василь Куприянович мужик не свойский, а свой. А это большая разница.

И еще преданность делу. Лет пять назад — об этом в цехе до сих пор помнят — переводили машину на синтетическую сетку. Дело это новое. Веселов собрал всех своих, и они за восемнадцать часов — в очень сжатый срок — переделали сеточный стол и запустили машину. И все эти восемнадцать часов Веселов не уходил из цеха.

— А была ли в том необходимость? Кроме вас, ведь и специалисты были, — задал я вопрос.

Он недолго молчал.

— Мне б совесть не позволила уйти в такой ответственный момент... Вообще, я думаю, мы порой много слов разных говорим. Хороших, правильных. А надо чаще нам тревожить нашу совесть.

И рассказал такой случай. Сейчас идет реконструкция в цехе. Отжила свое первая машина, на которой Веселов девятнадцать лет отработал, ставят новую. Приехала целая армия монтажников. Ставили подшипники на новые валики. Их надо ставить горячими, прогретыми, а монтажники — кувалдой загоняют. Аркадий Шекин со второй машины заметил, бросился к монтажникам:

— Да где же у вас совесть? Что это вы изголяетесь над машиной!

Я спросил Веселова:

— Ну и достучался Аркадий до совести?

Веселов грустно улыбнулся:

— Да, совесть у монтажников заговорила после того, как об этом узнал генеральный директор комбината...

Идем с Веселовым по цеху. Машину его разобрали. Уже вырисовываются контуры новой.

— Жаль старушку, — говорит он, — это сколько же она наработала.

Потом он рассказывает о том, что на новой машине выпуск бумаги увеличится, и что очень важно — каждый квадратный метр полегчает на восемь граммов.

— А это знаете, что такое? — радуется Веселов. — Это сколько же деревьев не придется изводить на бумагу...

Мы совсем было распрощались с Василем Куприяновичем Веселовым, и я собрался ехать в Котлас, а он вдруг сказал:

— Давайте-ка я с вами подъеду — у меня там по пути садовый участок.

В дороге стал рассказывать о том, что вот сын его Владимир родился на Сахалине. Тут, в Коряжме, после школы работал мастером на лесной бирже, учился на вечернем отделении лесотехнического института. Работает на комбинате в Сыктывкаре, механиком варочного цеха.

— Это я к чему? — заключил Веселов. Хорошо, если б он, как и я, прожил несколько жизней.

1982 г.

Мимолетный, случайно подслушанный разговор в заводской проходной:

— Отчаянный этот мужик — Лихолат.

— Так он же смала беспризорник. А что случилось?

— На свеклу отказался ехать. Прямо так парторгу и заявил.

— Ну да?

— Вот тебе и ну да.

— Интересно…

Давным-давно, так давно, что об этом мы знаем только по книгам, называли сахар, ставший теперь привычным, «господской едой». Седой комиссар из старого фильма, раздавая ребятишкам по горсти сахара, мечтал с ними о будущем. А это уж на нашей памяти... Голодной военной зимой сорок второго года одиннадцатилетний сирота Володька Лихолат, бесприкаянно слоняясь по занятым немцами селам, приглядел в одной хате кусок сахара. И так ему этого сахара захотелось, что готов был ради него на все. Спрятавшись за порушенной конюшней, полдня высматривал, ждал, пока немцы уйдут со двора. Когда последний скрылся за воротами, Володька, не раздумывая, ринулся в хату. Он схватил сахар и, сунув его в карман, бросился наутек. Кажется, вдогонку стреляли. Он наверняка был уверен, что его убьют, и потому далеко не стал убегать, забившись под крыльцо соседнего дома. Когда все стихло, коченеющими пальцами он стал шарить в кармане. Сахара не было. Он провалился в прореху. Володька не плакал: просто лежал, сцепив зубы... Владимир Федорович Лихолат вспомнил про этот случай — мельком, несколько лет спустя. Лихолат только что отслужил армию и работал токарем в инструментальном цехе. Работа чистая. Гонки нет. Сам он токарь-универсал: на все детали спец, как о нем в шутку говорили. Нравилось ему дело. Много позже, когда мы с ним говорили о том, о сем — о жизни, о семье, и, наконец, о работе, я спросил, в чем все-таки секрет его славы отличного токаря. Лихолат на минуту и задумался: — Отвечаю на вопрос. Мне нравится сам процесс работы. Вот, скажем, такой пример. У вас есть машина? Нет. Ну, машину вы водили? Так вот. Есть человек, для которого машина — это средство передвижения, и только. Как автобус, лифт в доме. А другой, тот любит водить машину. Он наслаждается, когда едет. Для него это радость. Я сам это испытал. У меня и в работе так. Я гляжу, как из-под резца ровно течет стружка, как деталь рождается прямо на глазах, прямо из твоих рук. О, это отличное чувство. Про обед забываешь. Особенно, если на разных станках, да разнообразные детали...

Ну, вот так работал молодой токарь Лихолат, оттачивал мастерство и всем был доволен. Но раз пришел мастер Скидан Николай Иванович и сказал:

— Володя, на важное дело тебя бросаем: ответственная работа.

— Раз надо...

— Надо.

Завод приступал к выпуску нового свеклоуборочного комбайна. В конструкторском бюро давно бились над новой машиной. По сто раз одну и ту же деталь переделывали. Лихолат поглядел-поглядел и к мастеру:

— Николай Иванович, я тут засохну: работа-то однообразная.

— Но надо ж...

— Так я в другом месте больше сделаю.

— Но ты тут с твоим мастерством-то и нужен.

Опять Лихолат к станку. А душа не лежит. Вот в инструментальном было — красота... Вообще хотел уже в другое место проситься. Но посмотрит-посмотрит на этих бедных конструкторов, что день и ночь у многострадального комбайна толкутся (а машина рождалась в истинных муках) и подумает: «Им-то и того горше»... И все ведь в конечном счете ради чего? Ради куска сахара. Тут-то и вспомнил он, как когда-то ради этого самого куска замерзал на снегу, забившись под крыльцо, сцепив зубы, прислушиваясь к выстрелам в соседнем дворе...

Пожалуй, ни один комбайн не давался конструкторам и производственникам так трудно, как этот. На заводе они ой-ей сколько хлебнули, пока доводили машину до ума. Бывало, кто-нибудь из рабочих пошутит: для выставки, мол, сработали и ладно, честь страны не уронили. Очень не любил этих разговоров Лихолат. Как-то сам напросился с одним из конструкторов поехать поглядеть, как она там, машина, в колхозе, на поле себя показывает. Посмотрел, ничего — помогает человеку. Но увидел и другое. Машина-то одна на весь колхоз, а свеклы, ее вон, глазом не окинешь. И все вручную. «А ежели по всей стране взять, — думал Лихолат, — это же сколько людей гнут спину в осеннюю непогодь. Копают, сидят у серых буртов, обрезают заскорузлыми руками ботву»...

Он тогда по приезде сказал парторгу:

— Я б на твоем месте всех свозил наших рабочих на свеклу. Но только посмотреть. Понял? Проникнуться. А на уборку свеклы ты нас не вози. Меня лично тоже. Уж я лучше тут две смены отстою, но зато от этого польза больше будет тем, кто на поле свеклу вручную убирает. Понять это надо, что именно мы тут больше пользы дадим.