Жанна Гаузнер - Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма

— Вы совсем замерзли, — сказал Жерар. — Давайте поедем ко мне в отель на часок.

Он позвал такси. Жерар жил в элегантном отеле «Мадизон». У него была своя ванная, свой телефон. Колетт осталась до утра, не побоявшись неожиданного приезда брата. Как это случилось? Она никак не могла понять. Больше Колетт никогда не встретилась с Жераром Гратро. Потом оказалось, что Жерар был совершенно случайно в тот вечер в кафе «Клюни», и ни один человек из друзей Колетт не знал — ни кто он, ни откуда взялся.

В феврале Роже спешно вызвали в Бержерак. У отца случились крупные деловые неприятности.

Роже и Колетт расстались друзьями, но они чувствовали, расставаясь, что все кончено. Весной 1929 года она встретила Анжело Ассурдия.

— Ты понимаешь, — сказала мне Колетт на другой день после отъезда Анжело, — я знала, что он скоро бросит. Чувствовала, что больше не любит. Но зачем так неожиданно, так жестоко? Моя жизнь кончена, Жанин.

Я протестовала:

— Брось, Колетт! Тебе двадцать два года. У тебя еще все впереди.

Колетт плакала:

— Я уже не говорю о том, что я в ссоре с братом и не могу вернуться в семью. Брат никогда не простит, что я открыто жила с иностранцем. Но ведь из-за Анжело я бросила университет. Он говорил мне: «Зачем тебе все это? Я скоро женюсь на тебе, я богат».

— Он дикарь, твой Анжело.

— Дикарь, бездельник, эгоист, что хочешь, но я его люблю. Он сидит у меня в коже.

Колетт поселилась в доме «Армии спасения». Это большое мрачное здание около площади Бастилии. Над входной дверью высеченная в камне надпись гласит:

«Убежище для молодых трудящихся девушек примерного поведения».

Я пришла навестить Колетт. Меня поразило количество некрасивых женщин, обслуживающих пансионерок. Внизу, в большом холле, сидели посетители. В комнаты пансионерок не пускали. Я села. Ко мне подошла уродливая горничная и спросила, к кому я пришла. Я сказала.

— Пожалуйста, распишитесь.

Она провела меня в комнату еще более уродливой секретарши, которая нашла нужным спросить, кто я такая и где живу.

— В отеле? — спросила секретарша. — Иностранка? Будьте добры пройти к заведующей.

Заведующая сидела в полутемном кабинете, над столом висело черное с серебром распятие, пахло сыростью. Заведующая что-то писала. Я подошла к столу. Она подняла голову. Я чуть не закричала от страха. Передо мной сидела олицетворенная смерть с пустыми глазами, восковым лицом и черными зубами, закрывающими нижнюю губу. Она улыбнулась. У меня закружилась голова…

— Как ты можешь жить здесь, Колетт? — спросила я ее, когда она наконец вышла ко мне.

Она улыбнулась.

— Почему? Здесь прилично кормят и довольно чисто. Я имею комнату, правда не отдельную, но у меня милая соседка. И все за триста двадцать пять франков. Где еще я могла бы найти подобное за эту цену? О, я знаю, — добавила Колетт, — что ты живешь, быть может, и на меньшую сумму денег, и свободна. Но, видишь ли, я устала от этой жизни богемы. Я устала голодать в ультрамодной квартире, устала носить изящные платья и почти совсем не иметь белья. Конечно, здесь тяжело. Все должно оставаться открытым. В любую минуту могут войти к нам в комнату без стука. Утренняя и вечерняя молитвы обязательны. В десять часов свет автоматически выключается. Но я даже рада. Пусть так! Моя жизнь оборвалась, а этот дом похож немножко на монастырь. Днем я работаю в магазине, вечером рано ложусь спать. Вот и все.

В отеле «Пастер» жили преимущественно студенты арабы и китайцы. В соседней с моей комнате жили двое студентов французов. Это были, кажется, единственные. По вечерам они заводили патефон, но у них была лишь одна пластинка — «My Pet», английский фокс.

Моя жизнь с отъездом Дайны стала беспорядочной и пустой. Я вставала поздно. Долго и лениво одевалась. Меня угнетали вещи, наполнявшие комнату. Я возненавидела картонки, манекены, машину. Особенно меня раздражал райский сад. Лежа в постели по утрам, я рассматривала львов и ягнят. Я закрывала глаза, и мне все еще мерещились львы и ягнята. Жара не унималась. Безоблачное небо наводило на меня тоску. Я мечтала о сереньком туманном дне.

Через несколько дней Дайна попросила меня привезти ей машину и «худой» манекен. Ей тоже, как видно, стало скучно в семи неуютных комнатах. К тому же появилась какая-то новая клиентка, странная женщина, которая ходила в желтом тюрбане и рисовала себе крест на лбу.

Я взяла такси и с помощью шофера втащила машину и манекен в автомобиль. По дороге манекен все время падал ко мне в объятья, а машина жалобно визжала. Я их возненавидела. Мы с шофером протащили машину по черной лестнице под гневным взглядом консьержки. По дороге выпала какая-то шпулька, и я долго искала ее в темноте.

Дайна встретила меня радостно, но, увидев на мне полосатую блузочку, быстро захлопнула дверь кухни.

— Ради бога, не выходите! Там мадам Бродская.

Я поняла, в чем дело. Моя блузочка была сделана из остатков платья мадам Бродской, которая уверяла подруг, что ни у кого в Париже нет платья такой расцветки, как ее.

— Зачем она здесь? — удивилась я.

— Вчера сюда переехал еще один «летний пансионер» — мосье Горелоф. Когда-то Мытка взял у него капитал на какие-то дела, которые не вышли. За это Горелоф обедает у Рубинштейнов, а летом живет в их квартире. Бродская пришла его навестить.

Наконец Бродская ушла.

Вечером я встретилась с Файтом.

— Вот видишь, — сказал он, когда я призналась ему, что мне тоскливо и пусто, — я же тебе говорил. Мы все больны от безделья, от неизвестности, что будет с нами дальше. Что же теперь?

Мы сидели на скамейке в саду Трокадеро. Была ночь.

— Я не знаю, Файт, милый! Я сама прихожу в ужас, я не могу не думать о будущем. Я завидую Дайне. Она мирится со всем и вполне довольна существованием. Ее угнетает лишь то, что сейчас у нее нет поклонников. Будь у ней роман, она была бы счастлива. Она очень хочет с тобой познакомиться, Файт.

Он улыбнулся:

— Чтоб завести со мной роман? Для этого ей пришлось бы кормить меня бифштексами в течение двух недель.

— Но что же делать? — воскликнула я в отчаянии. — Мне хочется работать, уставать, быть загруженной делом. Мне хочется иметь свою чистую комнату, кушать и спать вовремя, мне хочется на воздух, за город — плавать, играть в теннис, много читать.

— Та-та-та! — сказал Файт.

Мы помолчали.

— Вот что, — сказал он наконец, — тебе нужно уехать.

— Куда?

— В Москву.

— Ты с ума сошел! — сказала я.

— Ты уедешь в Москву, слышишь! А деньги на дорогу возьмешь у твоего дядьки Филиппа.

Я расхохоталась.

— Ты — фантазер! Я выросла в Париже и люблю его. И я еще не потеряла надежды, Файт. Я хочу учиться и стать художницей. А Франция — страна живописи, что бы ты там ни говорил. Поэтому я никогда отсюда не уеду.