Жанна Гаузнер - Париж — веселый город. Мальчик и небо. Конец фильма

…Гаянэ постелила Кире в саду, на матраце, под старой яблоней.

Кира блаженно закуталась в мохнатое одеяло — горный воздух становился все свежей и резче.

А луна не унималась, хоть плачь!

«Ничего мне не надо, — думала Кира, жмурясь, — только бы удалось за неделю все подготовить для группы, чтобы накладок не было. И перерасходов. И чтоб Блох меня похвалил. И чтоб все это слышали, когда приедут через неделю. И чтоб поскорее прошла неделя.

И больше мне ничего, ничего не надо».

Шесть дней спустя снова все были в сборе на утренней «летучке» в тбилисской гостинице «Восход», — Сердечкова, Сегал, Куманек и старик Блох, прилетевший вместе с остальными. И Мусатов, конечно. Он был небрит, заспан, потому что накануне попал на дачку к одному своему знакомому литератору, там праздновали именины его жены — известной артистки. Было много народу и много вина.

— Ну, давайте выкладывайте, что вы тут успели и что напутали, — обратился он к Кире несколько раздраженным тоном.

Санька хмыкнул, розовый Толя сощурил глазки, Сердечкова кивком подбодрила Киру. Она повернулась к старику Блоху, чуть уязвленная тоном Мусатова. Впрочем, это ведь не имеет никакого значения, ей все равно. Она отчитается перед непосредственным своим начальником.

Старик сидел в кресле, сложив руки на округлом животе, разморенный жарой, которая уже давала себя знать в этот ранний час, и глядел на Киру из-под тяжелых век, — его немножко укачало.

Кира хмурилась, собираясь с мыслями. Она могла бы рассказать, как для того, чтобы получить комнаты в этой новой гостинице нового района Ваке, ей пришлось посетить директора треста товарища Цинцадзе — величественного, как гора Давида. Битый час Кира уговаривала его помочь московской киногруппе, а Цинцадзе твердил: «Разместите мне футбол и сессию. Договорились, да? А я вам размещу киногруппу. Договорились, нет?»

И все же она добилась брони: факт немаловажный и вполне очевидный!

— С Бабурией вы хоть виделись? — спросил Мусатов подозрительно.

Кира только плечами повела.

С Бабурией она виделась почти ежедневно. Да разве с ним одним?

— Я могла бы, — сказала Кира, преисполненная скромности и достоинства, — я могла бы представить сейчас довольно большой список тех пассажиров Николая Эдишеровича, которые по тем или иным причинам регулярно пользуются автобусом на Тбилисском шоссе и представляют, на мой взгляд, немаловажный интерес. (Она перевела дух.) Но я об этом скажу позднее, да и о самом Николае Эдишеровиче. Мне хочется сперва сообщить о той чисто организационной работе, которая была здесь проделана.

Она заблаговременно и тщательно готовила эти округлые периоды и теперь смотрела только на Блоха. Старик чуть приоткрыл левое веко и приподнял седую лохматую бровь.

Оказалось, Кира обеспечила группе съемочную базу в поселке Козы, что на полпути от Тбилиси до Еревана.

— В Козах я получила через сельсовет три комнаты над почтой на все время нашего пребывания. Койки, матрацы, белье, все новое, мне дали из больничного фонда. Столы и стулья — само почтовое отделение.

Она трудилась шесть дней, она гоняла по дорогам трех республик, она спорила с людьми, добивалась, торопилась, налаживала и готовила рабочий быт. Она трудилась до глубокой устали ради группы, ради фильма, ради пользы дела, но не ради Мусатова.

Всё.

Однако теперь, когда он был здесь, Кира ощущала на себе его любопытный взгляд, и, чем пристальней он смотрел, тем резвей и четче становились мысли, тем красноречивей и оживленней Кира, сохранявшая внешнюю серьезность и деловитость, даже Саньке на удивление.

— У Бабурии и Тиграняна, а следовательно и у нас, ожидаются новости, — сообщила Кира. — Скоро прибудут новые автобусы — «сайгаки».

Блох приоткрыл правое веко.

— В связи с этим сама жизнь вынуждает нас пересмотреть сценарное решение, — покраснела Кира люто.

— Мне дурно!.. — изрек Толя Сегал.

— Ты, Кирочка, не задавайся, — предложил Блох, — а расскажи нам про пассанаурскую базу.

— Пожалуйста, Лев Наумович.

Она заговорила с новым пылом, заглядывая в блокнот, оперируя цифрами, а Мусатов ужасно забавлялся всей этой сценой и думал: «До чего она похорошела, ко всему!»

Кира загорела, как ржаная корка, глаза ее посветлели, ключевой став прозрачности, короткие волосы выгорели, они торчали над ушами прядками, а на лоб спадали пшеничной челкой.

На ней была спецовка, клетчатая ковбойка и лосевые чувяки на босу ногу.

«Симпатичный человечек…» — подумалось.

Когда она заговорила о Нико, Мусатов подивился тому, что Кира поняла его почти так же, как Светка: «он как бы всех людей объединяет… он как бы из народной сказки… немножко».

Она улыбалась, и ямки обозначались на щеках. «А веснушки на носу, — отметил Мусатов, — рыжеватенькие».

Все получилось в точности, как хотелось Кире. Вот Мария Георгиевна сказала: «Молодец, Кирка!» Сегал легонько поаплодировал, правда с лукавой миной. На Саньку Кира и глядеть не стала.

Может быть, ей еще чего-то нужно? Каких-то слов? Чьих?

Самолет Париж — Прага — Москва прибывал в пятнадцать тридцать. Ирина Всеволодовна сидела у окошка.

Скоро будет дома. Впрочем, она поедет прямо в институт: ведь Виктор все равно в очередной своей экспедиции, а Света на даче. В Сойкино съездит завтра спозаранку.

Она вынула зеркальце из сумки под цвет туфель. Парижской косметикой не соблазнилась; так и дожила до седины, ни разу не напудрившись. Зато костюм стального цвета из скользкой чешуйчатой ткани, названия которой Ирина Всеволодовна так и не запомнила ввиду полного его несообразия языкам обоих полушарий, — костюм великолепен!

В вечерней газетке под групповой фотографией, среди прочих сведений о членах советской делегации, значилось, что туалеты красивой «мадам профессор Нильсен» могли бы конкурировать с моделями парижских портных.

Эта газета сочла, что большего комплимента сделать невозможно, и на этом успокоилась, ни словом не упомянув о выступлениях Нильсен в Иври и в городе Руане.

Зато «Юманите» поместила фото Ирины Всеволодовны на трибуне в Руане. Нильсен, единственная из всех советских делегатов, выступала на французском языке.

Ирина Всеволодовна сказала, что для того, чтобы люди поняли, насколько все помыслы Советского государства направлены на сохранение мира, она приведет пример из собственной скромной практики рядового сотрудника научно-исследовательского института, который с недавних пор, но, кажется, небезуспешно, экспериментирует над повышением урожайности всевозможных сельскохозяйственных культур.

«А страна, где физики увлечены таким буколическим занятием, достойным стиля Вергилия или Гесиода, такая страна не может хотеть войны!» — сказала Ирина Всеволодовна.