Евгений Гущин - Правая сторона

Охотник, между тем, подошел к кедрачу, огляделся, ища глазами проводника. Не нашел. Пихтач темен, не просматривается. Постоял немного и, не выпуская оружия, стал ломать лапник для подстилки.

«Ну, зачем же это? Под кедром без лапника мягче, чем на перине. Хвои под кроной много, толстая, сухая подстилка и так чудно пахнет. Тепло на ней. Ложись, что ли…» — никак не унималось раздражение. Думал, что Павел Васильевич через несколько дней уедет, а он, Иван, останется с Тихоном, с Анисимом, с Клубковым и другими людьми, приятными и неприятными ему.

Павел Васильевич лег и сразу исчез. И одинокий кедр получил новое качество. Что-то пугающее появилось в его настороженной одинокости. Там затаилась смерть.

Кедровка, сидевшая на вершине, поспешно улетела. Павел Васильевич остался один.

Иван поднялся с валуна, глубоко вздохнул, набирая в легкие побольше воздуха, и поднес дудку ко рту.

Охотники неслышно ушли, растворились в темноте, и Гаврила Афанасьевич отвел лошадей подальше от костра, привязал за кусты. Лошади были чужие, с соседнего кордона, и он пожалел своего коня, пропавшего на пожаре. Директор нового не обещал. Пусть пасутся, часа через два-три понадобятся, когда прогремят выстрелы и они с Артемом поедут к охотникам вниз.

В рюкзаке у Кугушева хрустальные рюмки в деревянной коробке — собственность Дмитрия Ивановича. Еще — непочатая бутылка дорогого вина. Они подъедут к удачливому охотнику и наполнят рюмки. «С трофеем вас, Павел Васильевич».

И тот должен выпить над тушей марала. Это тронет его, он почувствует благодарность к людям, подарившим ему ни с чем не сравнимые ощущения.

Ивану с Артемом — свежевать зверя да нахваливать.

Пока мужики балагурили возле костра, развиднелось. И хотя солнце еще пряталось за горами, томилось там, день начинался. Попискивали сеноставки под деревьями, резали траву острыми зубами, волокли к норкам, складывая аккуратными стожками. Готовились к зиме. Кедровки и вездесущие вороны перепархивают с дерева на дерево, озабоченно крутят головами — промышляют свое.

— Не слыхать что-то нашего дударя, — сказал Анисим.

— Услышим, — уверенно произнес Гаврила Афанасьевич. Он сперва осерчал, увидев мужиков на перевале, а потом решил — пригодятся тащить, грузить. Настроение у него светлое, на мужиков смотрел свысока.

— Кабы заместо быка на охотничка-то медведь не вышел, — засмеялся Анисим. — Бывает. В прошлом году мы с Иваном ходили на рев, было там дело. И смех, и грех.

— Медведь заместо быка? — не поверил Артем.

— Ага, послали нас определить, где маралы скопились. В одном распадке у гольцов много их сбилось. Иван с тетрадкой возле палатки сел, а я как раз новую дудку сделал. Дай, думаю, попробую. Отзовется кто или нет, — Анисим оживился, сел. — Ушел я в распадок, под кедрой с дудкой встал, дударю. Отозвался маралишка. По голосу — бычок лет трех-четырех. Я — ему, он — мне. Перекликаемся. Голос все ближе, ближе. Идет, значит. А мне интересно стало, жду. Вдруг слышу, впереди вроде бы ветка сухая треснула. Что такое, неужто бык так быстро прискакал, не галопом же он ко мне бег. Бык ведь медленно на голос идет. Идет, идет, постоит, осмотрится, потом — дальше. А этот прямо заполошный какой-то. Дай, думаю, выгляну. Что за бык такой дурной. — Анисим усмехнулся хитро, отодвинулся от костра, куда Кугушев бросил сушняка. — Выглянул я, и, верите, волосья на голове ворохнулись. Медведь! Этак потихонечку крадется к моей кедре. Пипкой на конце носа крутит вовсю, нюхтит. Увидел меня, рявкнул с испугу, глаза вылупил и, как человек, когда удивительное что видит, моргает ими. Не поймет, значит, что за чудо такое. Подкрадывался к маралу, а нарвался на мужика.

— Ну, а ты? — спросил Кугушев добродушно.

— А я че? Стою, как остолоп. С дудкой-то.

— Штаны не замочил? — поинтересовался Тихон, раздувая костер и жмурясь от дыма.

— Тебя бы туда, — незлобно смеялся Анисим. — К тебе медведь прет, а у тебя ни ружья, ничего. Одна дудка.

— Вот и отдал бы ему дудку. Быков подманивать, — подзадоривал Гаврила Афанасьевич. — Непонятливый ты оказался.

— Ежели попросил бы — отдал.

Теперь уже все смеялись, но как-то несмело, будто прислушиваясь к чему. Быстро замолкли.

— Это че! — загорелся Кугушев. Даже на колени привстал, чтобы лучше видеть лица слушателей, не в пустоту говорить. — В прошлом году, как снег сошел, старуха и говорит мне: чё, мол, сидишь, сходи в кедрач возле солонца, может, осталась прошлогодняя шишка, собери. Пошто не сходить? Собрался, кобелишко со мной. А тоже — ружья не взял. Один пустой мешок в руках. Зачем ружье, когда идти близко. Подхожу к одному кедру, ищу под ним. Несколько штук попалось. Обрадовался. Хорошо, старуха надоумила, а то бы все остатки белка взяла. Вдруг слышу, кобелишко залаял. Да не как на белку — гав-гав, спокойно, а с подвывом, как на большого зверя.

— Стой! — крикнул Анисим и, подняв голову, прислушался.

Тишину резал серебряный звук трубы.

— Кто это? — выдохнул Артем, поражаясь необычности звука.

— Кто как не бык? — проговорил Гаврила Афанасьевич.

— Ну да, это Иван дударит, — хмыкнул Анисим. — Я его голос знаю.

Снова раздался рев, но уже грубее, могучее, с хрипотцой.

— Вот теперь бык, — шептал Анисим.

Гаврила Афанасьевич полез в рюкзак, потянул сумку с биноклем. Сумка зацепилась за коробку с рюмками, старик, нервничая, тянул ее сильно, чуть рюмки не выронил.

Снова молодым быком продудел Иван. Задиристо, отчаянно: я народился, созрел, почувствовал инстинкт к продолжению рода, отдай черноглазую маралушку с мягкой шерсткой на шее. Старый бык грозно ответил: не отдаст без драки, и шел на дударя, раздраженно трубя. Когда Иван замолкал, тот сам подавал голос, словно опасался, что соперник струсил и хочет уйти безнаказанно. Гаврила Афанасьевич смотрел-смотрел в бинокль, ничего не увидел.

— Дай-ка, — попросил Анисим, прилипая к окулярам. Он, наверное, тоже ничего не увидел, потому что полез на обломок скалы, под которой змеилась тропка.

А голоса уже сблизились, и старый бык разглядывал, наверно, ельник, где прятался неопытный двухлеток.

— Бык, — пробасил Анисим, не отрывая глаз от бинокля.

— Где? — подскочил Кугушев. Руки у него тряслись.

— Вон внизу одинокий кедр стоит. Под ним зеленое пятно — охотник. А с поляны, правее, бык идет. Вот остановился, смотрит. Вот снова пошел.

— Точно, — шепотом согласился Кугушев, будто боялся спугнуть зверя своим голосом. — Сейчас… сейчас…

— Дай, — протянул руку Артем.

Приник к окулярам, и расстояние исчезло. Где же этот кедр? Ага, вот он. А правее? Он видел только высокую желтую траву, не понимая, где же Анисим разглядел марала. Голые ветки какого-то кустарника, суковатые, блестящие. Вот они качнулись. По брюхо в траве, рыжеватый, с подпалинами, марал сливался с местностью, Артем едва различил его. Шевельнулись рога, бык приподнял морду, нюхает воздух. Сейчас затрубит.