Григорий Ершов - Холодные зори

Небо затянули свинцовые облака. Ни звезд, ни месяца. Кругом темно. Заводы не работали, «электричка» не давала света в город и на улицы. Лишь вдали возле станции тускло тлели высокие газовые пристанционные фонари. Потушить их — было задание, которое попутно, в ходе обеспечения операции Ицека, поручалось выполнить Василию Адеркину. Всю дорогу тянул он с собою рядом тонкий шест, а в одном из карманов его телогрейки покоился молоток, обвязанный тряпкой. Его он насадит на толстый конец шеста и этот шест за тонкую часть будет раскачивать, чтобы молоток ударил по стеклу, а затем и по газовой горелке.

Кладбище, лежавшее на их пути, встретило разведчиков неожиданной засадой. На расчищенной от снега, выложенной кирпичом могиле сидели два усатых унтера и не спеша угощались водчонкой, закусывая солеными огурчиками да ржаным хлебушком с сальцем. Был у них, видно, и чесночок. Ицек сразу почуял острый запах. Глаза его налились кровью. Он изо всех сил закрыл лицо руками, чтобы чих не так был слышен. Огибать кладбище — значит потерять еще более часа времени, да и не было уверенности, что вокруг ограды не ходит патруль.

Раздумывать долго не приходилось. Васек подполз тихонечко к заранее облюбованному пролому в кладбищенской ветхой ограде и знаком показал Козеру: «Жди сигнала, лежи, не двигайся!» А сам, уложив свой шест вдоль фундамента ограды, проник на кладбище и пополз между могилами прямо на засаду. Неподалеку от унтеров Васек на время затаился и услышал:

— Чих с городу вроде бы ажно сюда до нас ветром принесло. Не вчув, а, Митрий?

— Який тоби чих? Земля идей-то порушилась возля ограды чи у могили. Страхи на этих кладбищах мобуть токи начинаются.

— А ты колы бачив, покойники як вздыбаются?

— Хай тоби грец, Яшка, не зуды — накликаешь беды!

Василек двинулся мимо, проползая позади соседней могилки, обошел унтеров со стороны станции, а за высоким склепиком смело сел, достал плошку, всыпал бертолетки, поджег и стал помешивать фарфоровым пестиком. Когда вспыхнуло холодное пламя и заиграло мертвенно-синим отблеском, Васятка сунул руки под простыню и разом встал, завыв по-волчьи, и начал продвигаться, не сгибаясь, из-за склепика прямо на унтеров.

Те как увидели покойника, перекатились через могилку и ходом по кладбищу в сторону поселка:

— Свят, свят, свят! — слышалось их беспомощное бормотание да раздавался тяжелый топот кованых сапог. Они прыгали с могилы на могилу и вскоре скрылись за оградой в темноте ночи.

— Гады, едва успел руки отдернуть, так бы и отдавили сапожищами напрочь, — ворчал Ицек, во весь рост вместе с Васькиным шестом направляясь по кладбищу к светящемуся синим пламенем Адеркину.

— Теперь, Илья, давай, брат, ноги в руки и бегом, — прошипел Васек, освобождаясь от огонька, высыпав содержимое чашки прямо в склепик, отчего из того синий свет пошел.

К станции они бежали по твердой стежке, благо на ней было уже до них немало наслежено… А перед станцией разделились: Василек пополз к первому, ближайшему газовому фонарю близ товарного склада, где его поджидала Сима Кетова, знавшая здесь каждую кочку; Ицек сбросил маскхалат, утерся тщательно большим пестрым платком, поправил форменную фуражку с молоточками, потрогал холодный браунинг в кармане и решительно в открытую направился к пристанционному одноэтажному флигельку, где помещался телеграфный аппарат. У здания он затаился. В заиндевевшем окне мерцал свет электрической лампочки, на длинном блоке опущенной над самым аппаратом, возле которого маячила фигура телеграфиста.

Ицек видел, как погас первый ближайший отсюда газовый фонарь, а до слуха донеслось шуршание, словно ссыпали несколько горстей сухого песка по трубе с высоты двухэтажного дома. Затем все стихло. На станции стало темней. Козер решительно потянул на себя дверь, она оказалась незапертой. И он вошел.

Телеграфист подремывал у работающего аппарата. Козер бесшумно шагнул к нему и спокойно взял в руки ленту, уже давно извивающуюся на полу. Точки, точки, тире, тире, точки — так привычно было ему читать азбуку Морзе, что в голове сам собою откладывался четко и памятно текст идущей из города депеши:

«…Волжские заводы объявляю положении усиленной охраны… уездный исправник получил мою благодарность отъединение затворов нескольких сотен хранящихся уездном складе винтовок что исключает акт экспроприации оружия восставшим… Сегодня высылаю обоз патронами пятьдесят четырех линейных системы Бердана… вместе обозом прибудет орудие 75-миллиметровое полным боезапасом суточного расхода и двумя орудийными расчетами… Снарядов и патронов не жалеть… Генерал-губернатор…»

Телеграфист открыл глаза и вскочил, пытаясь дать сигнал тревоги. В руке у Козера холодным блеском сверкнул браунинг.

— Руки! Вверх, быстро! — спокойно сказал Ицек, прикладывая вороненое дуло револьвера вплотную к груди телеграфиста.

Тот побледнел. Руки его с широко растопыренными пальцами дрожали высоко над головой.

— Взгляните в окно. На станции нет огней. Она занята моими ребятами. Личный состав арестован. Они останутся живы. Я не трону ни вас, ни ваших роликов, но я хочу оградить себя от излишних неприятностей. Не шелохнитесь, смотрите, дружок, пока я не перережу сигнальных проводов и не изуродую зуммер. А вам лучше закрыться от посторонних на засов.

Телеграфист было двинулся, чтобы выполнить новый приказ неизвестного в инженерской фуражке и роскошном длинном черном пальто. Но тотчас же новь ощутил железо револьвера глубоко под ребрами, чуть ниже сердца. И снова застыл на месте.

— Все, что я скажу сейчас, вы сделаете минут через пять после моего ухода, не раньше. Заприте двери, замаскируйте следы порыва сигнализации, приведите в возможный порядок зуммер. Это будет сделать нелегко. Утром можете заменить его запасным! И сидите спокойно, ожидая смены. А там можете поступать, как найдете нужным. И еще: лучше вам вообще забыть, что я побывал у вас. Запритесь до утра ото всех и, если кто-либо станет стучать или ломиться к вам, уничтожьте эти телеграммы. Никто, слышите, никто не должен знать их содержания. А я из третьей силы — «Анархия — мать порядка!», слыхали? Мне надо уходить. Видите, на станции стало совсем темно. Запомните: я дважды дарую вам жизнь — ведь если сохранятся телеграммы до утра, вам и перед начальством отвечать не придется. Пора.

Прощайте!

И Козер выбежал на улицу. Там заливались полицейские соловьи. Ицек прыжками достиг места, где был спрятан маскхалат, натянул его на себя и плюхнулся на дно заснеженной канавы. По ней он решил уходить от возможного преследования.

У выхода на тропу, ведущую к кладбищу, его ожидали Василек и Кетова. Они выглянули из канавы. Свистки не умолкали. Но топот был слышен лишь на одной станции. По-прежнему тусклым огоньком светилось окошко телеграфиста. Разведчики сняли маскхалаты и двинулись бегом по стежке в сторону кладбища. Теперь они уклонились от него далеко в сторону и выбрались к лесу, куда не раз приходили на маевки или подпольные сходки. Здесь им была известна всякая тропинка. Поспешно выбрались они поближе к Шоссейке. Все три маскхалата завернули в заранее запасенную мешковину, и Василий понес этот опасный груз. Отсюда их пути расходились: Адеркину надо незаметно по задворкам, а затем через одну из своих известных ему застав пробраться к главной баррикаде, а Козер с Симой Кетовой пошли прямо обочиной большой дороги, словно путники, бредущие со стороны ярмарки. Пришлось принять из флакончика водчонки, чтобы пахло. С ярмарки никто не возвращался, чтобы «ни в одном глазу».