Иван Коробейников - Голубая Елань

Сено летело теперь на стог со всех сторон. Волокуши не успевали подвозить. Степан крутился, как тот, подхваченный вихрем, пласт. Но успевал повсюду. Он набивал сердцевину стога, не забывая в то же время, что вершина не должна быть слишком крутой. Первые капли засверкали, холодя спину, когда Степан укладывал ветренники. Наконец все готово, Степан выпрямился. Отсюда, со стога, ему далеко было видно. И то, как за лесом идет стеной дождь прямо туда, где Антипа с косцами спешат схватить последний клин, и то, как в самой кипени его, то теряясь совсем, то снова появляясь, но, кажется, все на одном и том же месте, трусит какая-то подвода.

— Председатель едет! — крикнул Степан.

…Батов приехал не один. В ходке с ним сидел человек, в котором Степан узнал секретаря райкома Карева. На приехавших не было сухой нитки. От лошади шел пар. Ходок обступили метальщики. Подходили тоже мокрые косари.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте!

— У! Здорово вас наполоскало!

— Да ничего. Порядком. А вас?

— Да тоже ничего. Кромочкой хватило. Ну, трава помягче будет.

Говорили все. Про Степана забыли. Первый хватился Карев.

— А бригадира что, так и оставите на стоге?

— Ну нет. Как можно. Ведь еще не последняя приметка-то.

С тех пор, как Николая Александровича Карева избрали секретарем районного комитета ВКП(б), он исколесил Таловский район вдоль и поперек. Стремясь понять происходящее, он, как биолог, не без волнения открывал, что в человеческом обществе, как и в мире растений, господствует непреложный закон воинствующего обновления. Ничего вечного в природе не существует. Значит, не только можно, но и должно по мере возможностей вмешиваться в процесс этого обновления. Понял он также и то, как важно бывает агроному не только подготовить почву и бросить в нее семена, не только знать, что это добрые семена, но и заметить и уберечь слабый еще росток от сорняков и гнили, всегда сопутствующей отмиранию изживших себя клеток, так важно и дорого заметить и уберечь в человеке все новое и лучшее, что в нем есть.

— Человека надо беречь, — говорил Карев. — Можно быть непримиримым к недостаткам, к человеческим порокам, но никогда нельзя быть жестоким к человеку. А главное — надо верить в человека.

Был с Николаем Александровичем такой случай. На одном из колхозных собраний, где пришлось ему побывать, колхозники долго и требовательно подбирали кандидатуру на курсы трактористов. Шел горячий спор вокруг какого-то Степки Шараги.

— Не надо! Не надо! — раздавались протестующие голоса.

— Почему не надо! Парень из бедняков, с мозгой, — убеждал председатель колхоза.

— А хоть с мозгой, хоть без мозги, не надо — и все тут. Да что вы, Шарагу не знаете!..

— Почему Шарага? — поинтересовался Карев. — Фамилия такая, что ли?

— Да не-ет, — смущаясь пояснил председатель колхоза. — Уж такой, значит, у нас народ — все на прозвищах. Вот и у Степки прозвище — Шарага.

— Почему же Шарага?

— Выпить любит и опять же, когда пьяный, шарашится. Руки чешутся, подраться любит. Правда, ему же больше и достается, да такой уж… Вот и прозвали.

— Комсомолец?

— Нет.

— Как работает?

— Да через пень-колоду. А машинами, это точно, сызмальства интересуется.

Тогда Карев встал и сказал:

— Товарищи колхозники. Давайте спросим самого Степана, — Кареву просто хотелось взглянуть на парня, — как он сам на это смотрит. Здесь он?

Раздались выкрики.

— Здесь! Здесь!

— Ну, иди, Степан, иди. Чего ты…

В задних рядах началось движение. Кого-то подталкивали, а он не шел, упирался. Наконец к столу валко, опустив голову, вышел небольшой крепыш. Все притихли. Все смотрели на парня, будто видели его впервые.

— Так как же, Степан, — спросил Карев, — на курсы трактористов желаешь?

— А то нет, — не поднимая головы, ответил Степан.

— Простаивать трактор не будет?

Степан поднял голову, и Карев увидел глаза, полные искреннего удивления.

— А чего ему простаивать-то?!

И столько было в этом, на первый взгляд, может быть, наивном восклицании, уверенности в своих силах, что в классе — собрание проходило в школе — прекратилось всякое движение. Карев заметил: тем, кто за минуту до этого кричал против Степки, кто настроен был все обратить в шутку, вдруг стало словно бы как-то не по себе.

— Этта то-очно! — наконец произнес кто-то. — Степан свому слову хозяин.

…Карев улыбнулся.

— Значит, так и порешим: послать на курсы трактористов Степана…

— Мухортикова! — раздалось в нескольких местах.

— Степана Мухортикова, — продолжал Карев. — Согласны?

— Согласны!..

После Карев несколько раз справлялся в МТС. Отвечали: Степан Мухортиков один из лучших курсантов, принят в комсомол.

Карев, как и обещал, приехал в Застойное.

— Ну как, косишь? — спросил Батова.

— Приступили.

— С фермой как?

— С лесом волынка. Возить — тягла не хватает.

— Сельсовет помогает?

— Э-э! — Батов махнул рукой.

Карев пошел в Совет. Вызвал Цапулю. Долго, часов до двенадцати ночи, шел разговор.

Говорили о том, как должен работать сельский Совет, какие есть недостатки в его работе и многом другом. Видя робость, нерасторопность председателя, Карев говорил осторожно, больше обращаясь к Батову. А Цапуля, иногда невпопад отвечая на вопросы, сидел и думал: «Пропал!» По Кареву выходило, что надо больше быть с народом, прислушиваться к народу, и тут же он указывал: народ разный. Вот тут и разберись!..

На Цапулиной спине взопрела рубаха. Даже ночная свежесть не принесла ему облегчения. А тут как назло где-то, наверное, у пожарки — самом излюбленном месте деревенской молодежи — гармошка, девический смех, песни.

Цапуля не вытерпел:

— Вот, товарищ районный секретарь, и поробь с ними…

— А что?

— Не слышишь? Только и на уме у них: песни да пляски. Вон…

Карев прислушался.

пел тонкий неокрепший голосок.

— И-ии-их! — Торопливо взахлеб повторила мелодию видевшая виды гармонь. Тот же голос продолжал:

— Ну вот, — махнул рукой Цапуля, — слыхал? Одни у них ухажеры на уме…

Окрепший голос в это время задорно бросил:

Гармонь фыркнула и замолчала, не повторив на этот раз бойкий напев.

— Вот это здорово! — не удержался Карев. — Слыхал, Андрей Петрович, о чем поют?

Цапуля недовольно хмыкнул.

— Хм! Песня — она песня и есть. О трактористах поют. Помешались все на них…

— Вот в том-то и дело, что о трактористах, Василий Афанасьевич, — сказал Батов.