Иван Коробейников - Голубая Елань

Антипа замолчал, словно стараясь припомнить пережитое. Тень пробежала по лицу, — видимо, ничего веселого не припомнилось. Антипа махнул рукой и надел шапку:

— Всяко было…

Проводив Ваню за ворота, руки не подал и расстался так, как будто расходились до вечера.

— К Михалку зайди, к племяшу, — уже издали крикнул Антипа. — Он седни дома. У Васьки всю неделю косил.

Миша Фролов попрощался сухо, отчужденно.

— Едешь, значит?

— Еду.

— А мать остается?

— Остается.

Миша повел плечами. Помолчали.

— Завербовался?

— Нет. Так.

— Что же — на свои деньги, стало быть? Дорого. Ну, да ты теперь человек богатый.

Ваня не ответил. Снова обоих сковало неловкое молчание.

— Ну, до свидания, — Ваня протянул руку.

— До свидания, — Мишина рука была холодна и влажна. И, порываясь что-то еще сказать, желая в чем-то оправдаться, сердясь и на себя и на Мишу, Ваня повернулся и зашагал прочь.

— А ведь я приеду еще! — хотел крикнуть он, но Миши уже не было.

Неожиданно, совсем по-иному получилось с Колькой Базановым. Он шел с парнями, о чем-то громко разговаривал. Издали увидел Ваню и бросился к нему.

— Тимофеев!

Ваня остановился.

— Ваня, — подходя начал Колька и, увлекая его в сторону, пониженным голосом продолжал: — Ваня, ты мне письмо напиши. Ладно? Обо всем. Как там и что. Понятно? Я тоже, может, махну. А? Напишешь? — он слегка оттолкнул Ваню и весь просиял, как начищенный пятак. — Костю видел? Задается. Жила. А мы вот без него сложились и… по маленькой…

Ваня только теперь заметил, что Колька пьян. И — странно — не питая привязанности к Базанову, не любя пьяных, Ваня в эту минуту чувствовал какое-то расположение к нему. Колька это заметил. Он схватил Ванины руки и, сильно встряхивая их, произнес:

— Черт с ним. Мы тоже не мочалом торгуем! Верно, Ваня? Дак ты напиши… Ладно?

— Напишу, — ответил Ваня, впервые отчетливо представляя, как далеко он будет от всего того, что окружает его теперь. От этой вот затравевшей улицы, от этих палисадников, от Кольки Базанова, Антипы, матери, Стяньки…

— Ну вот, — удовлетворенно выдохнул Колька, — вот это удружил. Счастливенько доехать!

Притянув Ваню к себе, он обнял его неловко. Со стороны можно было подумать, что они схватились бороться.

Вечером Ване захотелось остаться одному. Он спустился к озеру и пошел берегом медленно, предаваясь раздумью. Спроси, его — о чем он думал в эти минуты, он не ответил бы. Это было тихое проникновение в тот мир, что окружал его с детства. Солнце закатилось. Озеро стояло не шелохнувшись, как зеркало. По ровной его глади, как лыжники, быстро скользили на своих высоких ногах желтые паучки. В камышах, редко перепархивая и сонно цымкая, какие-то птички укладывались спать.

— Товарищи, помните: вам придется работать в сложной обстановке, — говорил на заключительном занятии курсантов-избачей представитель окружного комитета партии Кремлев. — Вы — не просто культура на селе. Вы — проводники политики партии и правительства. Шестнадцатая партийная конференция утвердила первый пятилетний план. Он превратит нашу страну в индустриальную державу. А это значит, что и наше сельское хозяйство мы сможем и мы должны будем перевести на социалистические рельсы.

Кремлев рассказал о том, как неузнаваема будет деревня через 3—4 года. «Стопудовый урожай будет не редкость, не божья милость, а заслуженная и верная награда за ударный труд!».

— Но это не придет само, — закончил Кремлев. — За это надо драться. Применение новых мер, принятых XV съездом, — мер, ограничивающих развитие капитализма в деревне и ведущих крестьянское хозяйство к социализму, обостряет классовую борьбу. Ваша работа — с народом. Опирайтесь на народ. Помогайте сельсоветам в их работе…

Алеша Янов сидел в первом ряду и глядел на Кремлева горящими глазами. Совсем в ином свете вставала теперь перед ним его работа. Он словно заглянул далеко вперед, у него дух захватывало. Так бывает: идет, идет человек в гору и ничего нового не замечает, но вот поднялся, оглянулся, далеко увидел окрест и точно крылья выросли за плечами. Так бы и полетел…

Плескание крыльев вывело Алешу из задумчивости. Это дружно аплодировали курсанты. Кремлев шел по рядам.

— Ну, желаю удачи, товарищи! До свидания.

— До свидания, — раздались голоса.

Кремлев подошел к Алеше. Похлопал по плечу.

— Слышал, твой Совет самый дельный. Держи связь с партийным руководством.

— У нас во все Советы — телефон, — от стола бросил секретарь райкома Храмцов. — Надежная связь.

— Вот, вот, — улыбнулся Кремлев. — Это хорошо. А главное, еще говорю, не отрывайтесь от масс! Ну, до свидания.

— До свидания, товарищ Кремлев.

— Желаю удачи.

— Спасибо, товарищ Кремлев.

С чувством необычайного подъема вышел Алеша из клуба.

Над Таловкой стоял один из тех дней, какими богата в этих местах вторая половина июля. Только что прошел небольшой дождь, не первый с утра, тихий, безгрозовой. «Сеногной» — говорят про такой дождь. От земли шел теплый, как в бане, пар. Даже в узких улицах видно было, как колеблется воздух. В окнах домов метались веселые зайчики — отраженный блеск лужиц.

«Кружок художественной самодеятельности организовать надо. Непременно. Пошлют новую учительницу. Ее в оборот. Ваня поет хорошо. Фрося танцует. Втяну молодежь, а там…».

— Товарищ Янов! Товарищ Янов!

Алеша оглянулся.

Его догонял Степан Грохов.

— Получил ведь я за Гнедка-то, — без всякого предисловия сообщил он издали. Подойдя ближе, весело мотнул бородой: — Доброго здоровья, Алексей Федорович.

— Здравствуйте, — начал Алеша и осекся, неожиданно обнаружив, что он не знает отчества Степана Грохова. «Как же это я? Живу сколько в Застойном. Вот тебе и связь с народом».

Не замечая Алешиного смущения, Степан рассказывал о своих мытарствах.

— Начальников этих! От одного стола к другому гоняют. Ах ты, думаю, мать честная! Вот так комиссия… Но все же добился. А ты как? Долго еще здесь продержат?

— Нет. Закончили. Домой вот надо.

— Ну вот. Со мной и поедешь, — как будто это составляло часть его сегодняшней радости, воскликнул Степан.

Через два часа Алеша Янов со Степаном Гроховым выезжали из Таловки. На переезде задержались: шел пассажирский. В окнах вагонов мелькали лица.

— Все народ едет куда-то. Не сидится на месте, — осуждающе сказал Степан. — Все хорошей жизни ищут.

— А ты разве не ищешь?

— Ищу… Да не всем она дается.

— А кому дается?

— Кому фарт. Вон как этим. Видишь, как наяривают! — кивнул Степан.

В конце состава болтались две теплушки. В одной из них отчаянно пиликала гармоника, летели песни. Алеша успел разобрать косую, через всю теплушку, надпись, сделанную мелом: «Тракторстрой».