Иван Коробейников - Голубая Елань

— Единство противоречий, — смеялись по этому поводу «зубры» диамата с выпускного курса.

К занятиям Алеша опоздал. Курсы были уже скомплектованы, определились товарищеские связи по комнатам, и он первое время чувствовал себя одиноко. Дуня на письма его не отвечала. Ученье давалось о трудом. Нет, что там ни говори, его четырех классов начальной школы тут было маловато. И не один раз приходила каверзная мысль: «Сбегу!..» Но разве можно было решиться на это, когда помимо всех документов — удостоверений, справок и направлений — в его деле лежала еще рекомендация члена окружкома, старого большевика Геннадия Андреевича Кремлева.

Перелом пришел неожиданно. Однажды ночью в горчайшую минуту отчаяния, потеряв всякую надежду уснуть, Алеша включил свет и засел за учебники.

— Эй, ты! Профессор! Туши свет! — раздалось из угла.

Алеша поднял от книги взлохмаченную голову. Говорил Жигаров, парень лет двадцати пяти, но щупленький, с лицом подростка. Алеша слышал, как не так давно он постучал в водосточную трубу, и кто-то из их комнаты спускался на нижний этаж, открывал входную дверь.

— Ну, чего уставился? Свет, говорю, туши! — повторил Жигаров.

Алеша опустил голову и продолжал читать. Жигаров быстро сбросил одеяло и сел на кровати.

— Не перевариваю нарушителей международных конвенций, — сказал он глубокомысленно. Встал, медленно пересек комнату и щелкнул выключателем. — Запомни: свет в неурочное время — это прибавочная стоимость к плате за электроэнергию.

Но не успел Жигаров дойти до койки, свет зажегся. У выключателя в одних трусах стоял сосед Алеши по койке, Дорофеев. Высокий, рыжий — по всему его телу блестели золотистые волосики, — он стоял, широко расставив ноги, и улыбался. Жигаров начал ругаться. Проснулись на других койках. Раздались голоса возмущения. Дорофеев поднял руку:

— Тише, ораторы! Словесной не место кляузе!.. — Он подошел к Жигарову, поднял его, как ребенка, уложил в постель и прикрыл одеялом. — Спи, деточка. Тебе надо выспаться. Иначе я не буду открывать тебе двери. — Последние слова его потонули в одобрительном смехе товарищей. Сам Дорофеев не смеялся. — А ну, давай вместе работать, — обратился он к Алеше, устраиваясь рядом с ним за столом, остальным махнул рукой: — А вы спать, други, спать…

Они просидели до утра. И после этого стали друзьями. Да и Жигаров оказался не такой уж задира. Он был силен в политэкономии, и тут уж его только спроси — разведет лекцию на два часа. Другие ребята тоже по-своему интересные и в дружбе надежные — настоящая комсомольская братва. Вскоре Алеша вступил в бригаду «синеблузников» и с удовольствием выступал в концертах-ораториях. Выступали в городском рабочем клубе, ездили в недалеко расположенную от города коммуну.

Изредка по выходным Алеша ходил к Кремлевым. Мария Васильевна радовалась как родному сыну. Старалась угостить повкуснее. Знала, что в школьной столовке не разбежишься. Винегрет, суп из капусты, от случая к случаю заправленный кроликом, и двести граммов черного хлеба.

Всякий раз Алешу Геннадий Андреевич встречал неизменным возгласом:

— Ну, как дела, политкомиссар?

Алеша рассказывал о школьных делах. Глаза Геннадия Андреевича светились отеческой нежностью.

— Так, так, молодая гвардия рабочих и крестьян. Подковывайтесь хорошенько. Время теперь такое. Знай работай да не трусь!..

Так незаметно подкралась весна. В общежитии выставили зимние рамы. Клейкие тополиные листья лезли прямо в комнату. Снова Алеша затосковал о застоинских местах. Все чаще тревожил знакомый смуглый овал лица. А грустить было не время. Приближались зачеты. Как-то вечером Алеша, Дорофеев и Жигаров сидели в садике и читали Покровского. Принесли почту. Алеша с Дорофеевым обсуждали какой-то спорный вопрос, а Жигаров сразу же уткнулся в газету.

— Алешка! — вдруг закричал он. — Это же о твоем колхозе статья, — сунул газету Алеше под самый нос: — Смотри!

Алеша увидел: «Красный остров» выстоит перед происками врага».

«Что за «Красный остров»? Путает Жигаров»… Но Жигаров уже отдернул газету и читал:

— «Кулак Василий Гонцов, организуя колхоз, свой хлеб укрыл — спрятал его на чердаке собственного дома. Его соучастником оказался матерый враг Советской власти Ипполит Усков, пробравшийся в Застойное избачом под фамилией Клягина Егора. Разоблачил двадцатипятитысячник Андрей Батов. Ипполит Усков арестован, Василий Гонцов бежал».

Газету Алеша взял себе. Ночью, когда уже все спали, еще несколько раз перечитал статью. Молодец Батов! И Фадя, смотри-ка ты. В статье вскользь упоминались Фрося, Степан Грохов… Почти наизусть выучил Алеша статью, а глаза все еще искали что-то. Да, Дуня! Как она? Что с ней?..

После зачетов на время двухмесячных каникул курсантов распределили по сельским Советам в комиссии по июльским хлебозаготовкам. Учитывали желание каждого. Алеша записался в Застоинский Совет, хотя ребята сманивали поехать в крепкие залинейные станицы.

— Знаешь, как там здорово!

Алеша не соглашался. Но перед самым выездом заявился в школьный комитет и заявил:

— Запишите меня в Пресненскую станицу. — На расспросы ребят ничего не ответил. Да и можно ли было рассказать, что накануне он встретил на улице города свою бывшую клубную сторожиху Шимку. Алексей не узнал бы ее. Разодета она была в пух и прах.

Юбка до колен, черные чулки, гетры, на высоких каблучках. Она сама окликнула Алешу.

— Алексей Федорович!

Алеша обрадовался. Как бы там и и было — Шимка из Застойного. Не замечая того, как Шимка, жеманничая, поводит бровями, он жадно расспрашивал о застоинских новостях. На его первый вопрос: «Как живешь и где работаешь?» — Шимка ответила туманно и многословно.

— Как уехал ты, Алексей Федорович, нарушилась вся культурная работа. Не раз вспомянула тебя, не раз. Поплакала. С работы ушла. Всякая моя жизнь. Нет у вороны обороны. Обидеть легко. А что я с тобой работала, и спектакли у нас игрались и всякое прочее. А теперь… — Шимка вроде бы собиралась даже всплакнуть, но, услышав слово «новости», раздумала и пошла сыпать, как горох из лукошка.

— Вадима-то, ну учителя-то, — при тебе еще он приехал — кокнули ведь его веснусь. Кто? А кто его знает. Все думают из-за ревностей. К учительнице пневской он бегал… Стянька за Костю выходила, да бросил он ее — уехал. Колхоз-то? Как же, есть, есть. Зимой всех сгоняли, а после послабление дали, но все равно есть. Председателем полномочный Батов. Из города. Женатый, и баба к нему приехала, а он все равно закрутил. И с кем ты думаешь? С Дунькой Сыроваровой. Вот тихоня-то. Бывало, в клуб придет — все в сторонке, а тут… Не может быть? Да, господи! Чего же лучше — сама видела…

Простился Алеша с Шимкой холодно. Не верилось ни одному ее слову, но в Застойное ехать расхотелось…