Майя Фролова - Современная девочка

А еще отец стал бить маму…

Вспоминая все это, Иванна не могла понять, как умещается в людской душе за короткую жизнь так много всего, почему может вдруг сгинуть большая любовь, а на ее место приходит злость и жестокость?

Отец — это вечный страх. Полагается, чтоб у детей был отец, но лучше бы его не было…

Когда он кидался на маму с кулаками, они все бросались на него, кусали, царапали, Иванна — первая. Он свирепел, рычал: «У, волчья стая!»

Ни разу Иванна волков не видела и представляла их такими, как отец. А он бил всех подряд, хватал за рубашки, выкидывал голых на снег, на мороз, на дождь…

Страшно зимой — не спрячешься. Из хаты — никуда, потому что голые. Но только весна тронет ласковым теплом землю, зазвенят потоками горы — дети пурх на волю, прильнут ладошками к теплой коре деревьев, бегают босиком аж до осенних ветров, пока не сгонят они с деревьев последние листья и не посыплют стежки ледяной крупой.

Дети — пташки, какие же они волчата?

Когда пришла Советская власть, их семья из всех бедняцких была самой бедной.

Что это такое — Советская власть, Иванна, да и не только она, в то время плохо себе представляла. Но жизнь меняться стала сразу.

Никому раньше до них дела не было, а тут пошли по селу молодые девушки, веселые и смелые, никого не боялись, в каждую хату заходили, как в свою, записывали детей в школу. По годам Иванна должна была учиться в третьем классе.

Отец пускать в школу не хотел, собирался отдать Иванну в соседнее село на заработки — гусей пасти, но ему строго сказали, что все дети должны учиться, это закон новой власти.

Раньше она не знала, что оно такое — счастье. Мама, бывало, вздохнет: «Есть же счастливые люди…» Иванна думает: счастливые — это сытые. А в тот день, когда в первый раз пошла в школу, к учительнице Марии Васильевне, решила, что счастье — это школа.

Мария Васильевна как мать, только мама невеселая, отца боится, жалко ее, а эта — веселая, никого не боится, с нею не страшно, и так много всего она знает, что никогда ее не переслушаешь.

На первом же уроке Мария Васильевна рассказала детям про Советский Союз, про Ленина, сказала, что и они теперь, и их село, и соседние, и вся Западная Украина — тоже Советский Союз. Теперь все дети будут учиться, люди пойдут в колхозы, не будет бедных и голодных…

Как быстро пробежали те два года! Иванна училась хорошо, учительница хвалила ее.

Ко всему у Иванны душа лежала — и писать, и считать, и рисовать, и вышивать, и петь. Не понимала тех, кто крутился на уроках, плохо слушал. Как это Мария Васильевна не сердится, спокойно с ними говорит? Иванну бы на ее место, она бы выкинула всех, кто мешает, за дверь — пусть попробуют, хорошо им будет без школы?

За два года прошла Иванна четыре класса.

Те два года — как одно большое теплое лето. Вроде и зимы не было и ничего плохого. Все заслонила большая радость, потому и не запомнилось плохое…

А жилось им тяжело, хотя и дали, как многодетным, корову и большой участок земли.

Отца в сапожной артели держали только ради детей, но денег его они не видели — пропивал. Много работали на огороде, в поле; ждали осени: спасет бульба — картошка, — хорошо уродила, хватит на зиму, на посев весной. Выкопали, ссыпали в погреб, закрыли в ямы до весны.

Вдруг въехали во двор фиры — подводы, — какие-то чужие люди стали раскрывать ямы, грузить бульбу на подводы.

Мама плакала, кричали дети, кидались то к ямам, то к фирам. Сердитый дядька отбивался от них, как от собачат:

— Чего кричите? Ваш батько давно эту бульбу пропил…

Сбежались люди, но никто не знал, что делать, знали только: остаться без бульбы в зиму — это голод. И тогда Иванна побежала за Марией Васильевной…

Никого не побоялась Мария Васильевна: ни пьяного отца, который притащился откуда-то, ни дядьку, который кричал, чтоб ему вернули деньги. Не позволила увезти ни одного мешка.

— Не старые времена — Советская власть, — сказала она дядьке. — Разберется. Картошку увозить не дам. Что глядите, люди? Несите мешки назад!

Иванна мечтала: вырастет — обязательно будет такой, как Мария Васильевна, будет учить и жалеть детей, людей защищать.

Не вернулась после войны Мария Васильевна в село. Ушла, когда началась война, с отступавшими солдатами.

В их маленьком бедном селе немцев не было, Иванна их и не видела, разве когда отступали. Только все пошло по-старому, как до Советской власти. Школу закрыли, на старом месте, на раздорожье между селами, снова открылся шинок, и отец тащил туда из хаты все. Голодали. Соседи кормили картошкой кур, а дети ползком подбирались и ели. Помогал им лес — хворостом, ягодами, грибами.

Бронек научился сапожничать, украдкой от отца брал его инструменты, чинил обувь.

Иванна про школу не забывала. Раз сказала Мария Васильевна, что Советская власть вернется, значит, вернется. А с нею и школа для всех детей, обязательно для всех!

Советская власть вернулась, а Мария Васильевна — нет. Не хотела верить Иванна, что погибла ее любимая учительница, и все дети долго еще ждали и вспоминали Марию Васильевну.

Новая учительница, к которой пошла в пятый класс Иванна, была тоже молодая, как Мария Васильевна, но не такая веселая. Потом уж Иванна узнала, что у нее погиб на фронте муж.

И Бронек пошел в первый класс. Мама очень хотела, чтоб ее дети учились. Сапоги на всех были одни. Сначала мама отведет Бронека, сапоги принесет — идет Иванна.

Для Бронека и Иванны хата стала ненавистной. Их дом — школа и лес. Но и лес был теперь не тот, где они, как пташки, летали и кормились. В лесу завелись страшные люди — лесовики, бандеры. Их боялись и ненавидели. Они вредили всему тому, что так ждала и любила Иванна, — Советской власти и школе. В соседнем селе убили учительницу, и Иванна не могла понять, как же позволили такое люди, что учительницу убили?!

Раньше Иванна радовалась, что их дом под крылом у леса, а теперь от этого одни беды.

Первый раз лесовики пришли ночью, когда дети спали. Двое вошли в хату, двое стали на улице с автоматами. Стащили с детей одеяла, занавесили окна, велели Иванне и Бронеку (младшие не проснулись) повернуться к стене. Приказали отцу починить сапоги. Он был пьяный, инструмент валился из рук. Его стали бить. Отец всхлипывал, его голова стукалась об скамейку… Бронек сказал:

— Не бейте, я сделаю, я умею.

Отец заполз под лавку, затих. Бронек стучал молотком. Лесовик спросил у него:

— Ты жовтеня (октябренок)?

— Ни…

— А кто ж ты?

— Хлопчик…

— А твоя сестра комсомолка?

Бронек молчал. Руки у него дрожали, гвозди выскакивали из пальцев.

— Та покинь его, нехай краще чоботы зладнае! — сказал другой, Слива.

У всех бандеровцев были не имена, а клички. У этого, Сливы, нос синий, здоровенный. Другой бандеровец, юркий, цепкий, злой, — Зеленый Змий.