Иван Данилов - Зимний дождь

Я уже выбился из угла и видел девчат, да и так, просто по голосам, теперь отлично распознавал их. Тогда в первый вечер эти голоса, долетавшие с игрища, испугали меня своей незнакомостью. А теперь казалось, что я всегда был вместе с этими людьми, и от чувства родства с ними, от сознания того, что ты им все-таки нужен, забывались всякие неурядицы, притихали личные боли. Голосисто зазвенел колокольчик, и я увидел Комарова. Дмитрий Павлович стоял у длинного стола в хорошо выглаженном сером костюме и, чуть улыбаясь, давил пальцем на звонок, просил тишины. Почему-то бросилась в глаза мне его подтянутость, аккуратность и маленький узелок голубоватого галстука, и строгий зачес густых, чуть седоватых волос.

Собрание уже началось, колхозники, избранные в президиум, гремели стульями, рассаживаясь за столом, а я все глядел на Комарова.

Председатель встал к трибуне, сказал только первые фразы, как от дверей громко крикнули:

— Донецков, на выход!

«Приспичило кому-то», — подумал я и продолжал сидеть.

— Срочно нужен Донецков! — настойчиво позвал все тот же голос.

Комаров замолчал, недовольно уставился в зал. Кто-то толкнул меня в бок, рядом встали, чтобы я смог выйти из рядов.

— Вам телеграмма, — зашептала почтальонша от дверей, увидев меня. — Вот получите…

Я развернул вчетверо свернутый листок:

«Мама решила тебя проведать. Думает остаться с тобой. Не советуй. Провожаю 15. Встречай. Лиза».

«Два дня шла телеграмма. Значит, сегодня мать будет на вокзале, — первое, о чем подумалось мне. — Надо срочно что-то делать».

Я побежал на почту узнать, была ли сегодня машина, и если она уже прошла, то когда будет возвращаться, чтобы добраться до станции. Но оказалось, что почту привозили на тракторе, из-за распутицы больше ничем пробиться нельзя. Но назад «Беларусь» вернется через день. Правда, может пройти еще грузовое такси, но если будет оно, то только во второй половине дня, часа в три, а то и в четыре.

Мне оставалось ожидать полдня и надеяться, что грузовой вездеход все-таки придет. Я пошел домой, оделся в дорогу, позавтракал.

Говорят, что ждать и догонять — самое нудное дело, и я, коротая время, опять пошел в клуб. Остановясь в задымленном коридоре, я услышал взрыв хохота, долгий звонок, а затем голос Фомы Ивановича.

— Тут председатель, примерно, укорял, что Заподные сады не соблюли, зайцы кору с деревьев зимой обглодали. Колючей проволокой загородить бы… А я думаю, не нужна нам проволока, — повысил бухгалтер голос и закашлялся. — Да, примерно, она не так в нашем хозяйстве необходима, как девять гончих собак. Гончих, примерно, — повторил Фома Иванович насторожившемуся залу, — чтобы прикрепить их за каждым членом правления. Пусть гоняют за руководством нашим, чтобы оно пошибче бегало.

В зале опять грохнули. Я попытался заглянуть, но из-за тесно сдвинутых спин ничего не увидел. Впрочем, о чем говорил Бородин, хорошо было слышно и здесь.

— Вы поглядите на наших специалистов, на агронома и зоотехника, — продолжал бухгалтер, — гляньте, как хорошо, как удобно им за этим столом. Сидят, прислонились друг к дружке, как котята на солнышке. А им ли, примерно, так сидеть, если один осенью палил солому, а второй сквозь пальцы глядел на это? Грызться надо им, чтобы, примерно, клочья летели…

Хотелось дослушать выступление бухгалтера, но подмывало нетерпение, боялся упустить машину, и я пошел к сельсовету, где обычно останавливается грузовое такси.

Было уже три часа, а вездеход не приезжал. Отстояв до четырех, я побежал отогреваться в клуб. На этот раз в проходе людей стало меньше, многие курили во дворе или просто вышли поразмяться. В зале легко гомонили, перешептывались. Авдей Авдеевич вел собрание, встав у стола, он спрашивал, кто желает выступить еще. Председатель Совета несколько раз повторил эти слова, но на трибуну никто не выходил, переглядывались, подталкивали друг друга. Комаров сидел на крайнем стуле, положив ногу на ногу, со спокойным любопытством поглядывал в зал. Вдруг на рядах, где сидели доярки, шум усилился, отчетливо послышались голоса.

— Скажи, тетка Фиса, ну чего ты!

— Тридцать лет на ферме… Вот и встань…

— Кому там требуется слово? — повернул голову в сторону доярок Авдей Авдеевич. — Тебе, что ли, Анфиса Спиридоновна? — уточнил он, не сумев скрыть усмешки.

— Дык велят, заставляют. Все мы тут, вот, — заволновалась тетка Фиса, поднимаясь со стула и оглядываясь то на одну, то на другую доярку.

— Принуждать никто не имеет права, выступление — дело добровольное, — пояснил председатель Совета. — Ты сама-то хочешь говорить?

— И не знаю… Только надыть, заставляют ведь.

— Ну тогда, пожалуйста, на трибуну, — пригласил Авдей Авдеевич.

— Не-е, — испуганно воспротивилась тетка Фиса. — Чего я туда полезу? Отсюда уж.

— Пусть говорит тут! — крикнула Нюська Варламова.

— Конечно, если не хочет туда, — подала голос и Нина Рябинина.

— Ну пожалуйста, пожалуйста. Не тяните только зря время…

— Значит, я про ферму нашу и про свиную тоже скажу, — начала тетка Фиса, задыхаясь от волнения. — Что же это получается? Мы вроде бы двух ягноков у одной овцы, только какая же животина допустит, чтобы один ее дите все четыре соски тянул, а другому совали палец сухой заместо вымени…

Комаров снисходительно улыбнулся, достал из кармана носовой платок, не спеша протер пенсне, опять прицепил и с любопытством стал разглядывать тетку Анфису. Но она не замечала его взгляда, собралась в комок и продолжала говорить хрипловатым, срывающимся голосом:

— Вот у нас свиноферму в рай превращают, а коровью, я даже не знаю в чего.

Тетке Анфисе громко захлопали, и она торопливо опустилась на стул, спрятала лицо за чьей-то спиной.

— А ведь овцы-то все-таки бывают такие, невзлюбят одного ягненка, и все. — Авдей Авдеевич попробовал перевести все в шутку. Или нет таких овец, Анфиса Спиридоновна?

— Ну, попадаются, — ответила с места тетка Фиса, — да разве ж хозяин станет держать такую?..

Колхозники засмеялись, а Анфиса, не понимая, чем она развеселила их, растерянно закрутила головой.

Объявили перерыв. Все вышли во двор, на воздух. Оголились и стулья в президиуме, лишь Комаров еще возился у стола с бумагами, он побледнел и сразу как-то сник.

— Ты чего мыкаешься как угорелый? — спросил меня Буянов, поймав на крыльце. — Слыхал, старуха-то моя…

— Да, сурьезное собрание, — отметил, качнув бородой, оказавшийся рядом дед Герасим. — Редко такие на моей памяти были…

Я не успел ответить Николаю, почему бегаю, как увидел Семена и сообразил, что он-то наверняка согласится съездить со мной на станцию. Кинулся к нему, показал телеграмму.