Семен Журахович - Шрам на сердце

— Представляете? Заявил, что ему какой-то садовник посоветовал другое средство.

— Без комического, хоть и с горчинкой, жизнь была бы пресной, — сказал Вадим Петрович и рассказал, какой смешной, но и конфузный случай с ним произошел в Будапеште из-за незнания языка.

— Как хорошо, что вы с юных лет изучаете языки, — обратился он к Майе. — Я вчера видел, вы держали английскую книгу. Свободно читаете?

Майя вспыхнула.

— Да. Это Хемингуэй.

— Завидую. Еще какой-нибудь изучаете?

— Меня очень привлекает итальянский. Учу самостоятельно.

— Прекрасно, прекрасно. Представляю, как божественно звучат терцины Данте в оригинале.

— Особенно если понимать их смысл, — невинным тоном прибавила Ольга Ивановна.

Вадим Петрович засмеялся и поднял руки вверх.

— Ольга Ивановна, ваши стрелы, случайно, не отравлены?

— Какие стрелы? Боже мой, до чего же слабы теперь мужчины!

Майя, вся напряженная, смотрела то на мать, то на Вадима Петровича. В его вопросах видела теперь не заинтересованность, а пренебрежение («расспрашивает, как школьницу пятого класса»), но еще сильнее жалили мамины реплики, придававшие разговору игривый характер.

— Вы долго были в Будапеште, — спросила подчеркнуто серьезно. — Интересный город?

— Прекрасный!

Столица Венгрии, видно, произвела на него глубокое впечатление. Увлекся и рассказывал интересно и взволнованно.

— Если мне придется когда-нибудь путешествовать, прежде всего поеду в Будапешт, — сказала Майя.

— Пускай вам во всем сопутствует удача, — с доброй улыбкой пожелал Вадим Петрович.

— Майя, посмотри, пожалуйста, как там бабушка, — напомнила Ольга Ивановна.

— Немного позже…

— Почему позже. Может быть, ей что-нибудь нужно.

Майя молча поднялась и пошла, сопровождаемая долгим взглядом Ольги Ивановны. Резко повернув голову, Ольга Ивановна, прищурившись, пристально посмотрела в лицо Вадиму Петровичу.

— А вы, я вижу, опытный ухажер.

— Что вы, Ольга Ивановна.

На его удивленный взгляд ответила иронической улыбкой:

— Не так уж и трудно вскружить голову молоденькой девушке.

— Все, все наоборот! — Вадим Петрович приложил руку к сердцу. — Я уже сорок пять часов напрасно стараюсь привлечь ваше внимание к своей скромной особе.

— Не хитрите! Вижу, чье внимание привлекаете. Ох какие большие глаза. Вы еще умоляюще сложите руки: «Правда, только правда…» Как там дальше? Она девчонка, и вам приятно смотреть, как затрепетал птенчик. Щекочете себе нервы? Или свое мужское самолюбие? Да еще на глазах у мамы и бабушки.

— Ольга Ивановна, ей-богу, вы фантазируете.

— Смешно было бы ожидать, чтоб вы признались. Понимаю, вы, как теперь говорят, интересный мужчина, занимательный собеседник. Но надо же принимать во внимание и возраст. Другое поколение.

— И без напоминания знаю: стар. Уже под сорок. Но поверьте, ничего подобного. Явно преувеличенные материнские опасения.

— А если заглянуть поглубже? — спросила лукаво. — Туда, в область подсознательного… Да и что такое для мужчины «под сорок». Я на три-четыре года старше вас. Видите, мужественно признаюсь. Но для женщины, хотя как будто одно поколение, для женщины это шаг к трагедии.

— Никогда не поверю, что вы старше меня. Теперь всюду приписки.

— Это вам не статистика, — усмехнулась она.

— Нет, нет, — покачал головой Вадим Петрович, — каждый, кто взглянет на нас, скажет, кто старше. У меня вон седина.

— Я уверена, что вы подкрашиваете виски. Вам идет.

— Ну в самом деле, Ольга Ивановна, вы такая молодая… И красивая.

Невольно краснея, погрозила ему пальцем:

— Что значит женщина! И знаю, что это одни слова, а все-таки приятно… — И, глядя ему прямо в глаза, чуть слышно проговорила: — А может быть, вы и впрямь не прочь заодно и за мной поухаживать?

Так хорошо смеялся и такой сердечностью веяло от него, что она залюбовалась.

— Вон Майя… Пойду навстречу. — И вмиг, словно пудру, стерла с лица живость, улыбку, блеск глаз.

— Как там бабушка?

— Попросила чаю. Не допила, уснула.

— Походим немного, — сказала Ольга Ивановна.

Майя посмотрела в ту сторону, где, раскрыв книгу, сидел Вадим Петрович, и пошла с матерью.

— Мама, о чем вы говорили?

— О том о сем… Пародия на «светский разговор».

— Но вы так смеялись.

— Какую-то глупость ляпнул. Почему не посмеяться?

— Ты сама с таким интересом слушала, когда он рассказывал.

— Девочка моя, ты еще мало знаешь людей. Поверь, обыкновенный служака. Своего, личного мало, вот и козыряет Неаполем и Будапештом. Теперь тысячи ездят…

Почувствовала несогласие в молчании Майи и тоже умолкла, скрывая улыбку: «Нелегко развеять иллюзии…»

— Мама, может быть, пригласим Вадима Петровича на кофе?

Пожала плечами. Сама об этом думала, но сделала вид, что колеблется.

— А удобно?

— Почему же нет? А то все сидим на палубе… У нас уютнее.

— Что ж, я не возражаю. Во время обеда и пригласим.

Бабушка смотрела в окно, за которым солнечными блестками играло море, беззвучно шевелила губами, а потом уже вслух, следуя за воспоминаниями, заговорила:

— Вот так вот и мы в тридцать восьмом. Пароход тоже назывался «Украина». Наше свадебное путешествие. Так давно — и точно вчера.

Майя тоже смотрела в окно и ничего не слышала. Ольга Ивановна читала, лежа на узеньком диване.

Бабушка продолжала, уже беззвучно, рассказывать неизвестно кому: «А когда исполнилось двадцать четыре, я уже вдовой стала. Оле минуло четыре, а мальчику только два годика… Как они тяжко шли и как пролетели, десятилетия! Уже забывают люди, как было после войны, — голодно, холодно, а еще тоска. И дети: «У Гали папа вернулся, а где наш?» Не выдержала бы, если б не дружный круг соседок-вдов. Пять мам, одиннадцать полусирот. И плача наслушалась, и горького смеха… Разбросала жизнь кого куда. Что теперь об этом думать? Отработала свое, сейчас разве так работают? Сорок пять лет трудового стажа, только подумать! А кто на это посмотрел, когда назначали пенсию? То-то же.

Да что об этом сейчас говорить? Миновало…»

Сын далеко, пишет открытки. А она с дочерью и внучкой. Девочка добрая, заботливая и учится хорошо. А с Олей сколько было…

Бабушка посмотрела на дочь. Ольга Ивановна, отложив книжку, лежала на спине, крепко сжав губы.

«Что значит разведенная? — продолжала старуха. — Соломенная вдова? Сперва говорила: «Через год выйду замуж». А уже восемь миновало и никакого «замужа» нету. Ничего не понимаю. Теперь же не так, как после войны, когда было одно бабье царство. Теперь… А как оно «теперь», я разве разберу? Жизнь запутывается все более тугим, сто раз перекрученным узлом. Хоть бы у маленькой хорошо сложилось. Очень впечатлительная. А кругом такое, что нужны железные нервы. Где их возьмешь?»