Семен Журахович - Шрам на сердце

«У нас в школе работает кружок юных следопытов, я тоже следопыт. И вот разыскал вас через военкомат, и очень обрадовался, что нашел боевого друга моего деда. А мама заплакала, она часто плачет, потому что уже три года, как мой отец сгорел от водки. Я тоже иногда не могу сдержать слез. Особенно, когда читаю про «Молодую гвардию» или про блокаду. Значит, я еще не закаленный, хотя мне уже тринадцать лет. А еще учительница сказала, что у меня нет выдержки. Позавчера я отвечал на уроке про молодогвардейцев, и голос у меня сорвался. Все молчали, только Степка Дяловский захихикал. На перемене я схватил его за грудки и сказал: «Гад! Такие полицаями были…» Он меня ударил, я дал сдачи, а на собрании учительница сказала, что у меня нет выдержки, а еще хочу вступать в комсомол. Простите, вам это неинтересно, да мне не с кем посоветоваться, потому что мама только сердится, что я не умею смолчать таким, как Степка и другие.

А теперь я напишу вам про мою большую просьбу. Дед говорил, что когда его везли в госпиталь, то потерялись медали, фотокарточки и какие-то документы. Может быть, у вас сохранились фронтовые фото (чтоб вместе с дедом), я снял бы копию для школьного музея. А вашу верну непременно. А еще напишите, пожалуйста, где мне искать дедушкины документы и в какой дивизии он воевал. Буду вам очень благодарен, а когда окончу школу, то приеду посмотреть на родной город моего деда и познакомиться с вами. Только будьте здоровы, живите долго и ждите меня.

С пионерским приветом Дмитрий Андреев».

— Ну слышали? — спросил Гонтарь, положив письмо на стол. — Что скажете?

— Слышали… Отозвался Цапенко, — процедил сквозь зубы Лобода. — С того света через внука.

— Нервишки ему война, видите ли, растерзала, — добавил Горобец.

— Откуда он пишет, этот… следопыт?.. — спросил Лобода.

— Челябинская область. Поселок Демидово.

— Далеконько драпанул.

Замолчали.

— Ишь, в военкомат написал… — Лобода повернул голову, профиль на фоне окна — как вырезанный из серого камня.

— А куда же должен был писать? — поднял брови Гонтарь.

— В полицию, вон куда!

— Архивы не сохранились, — усмехнулся Горобец.

— А жаль! Не мешало бы покопаться в тех архивах. — Лобода сжал узловатый кулак. — Попался бы мне он тогда. Я б его своими руками задушил.

— Эх, не попался… А ведь это он нашу Галинку повесил. Моя сестра видела, сам, подлюга, накинул петлю. — Горобец сжал рукой подбородок, щеки у него еще сильнее запали, казалось, он с каждым словом худел и худел. — Сестра собственными глазами видела…

— А что я вам говорил! — взвился снова Гонтарь. — Что я вам говорил, — и не раз? Не за океаном он, а где-то здесь, здесь. Я знал, что…

— Знал, знал, — оборвал его Лобода. — Что ж не искал? Почему не стал юным следопытом?

— Смейся! Тебе хорошо известно, раз написал, второй… А потом амнистия.

— На убийц амнистии не было.

— Кто знает… — Горобец дернул острым плечом, пустой рукав вытянулся из-под ремня и закачался взад-вперед.

— Я хоть пальцем шевельнул, а вы? — покрылся красными пятнами Гонтарь.

— Все мы хороши, — безнадежно махнул рукой Лобода.

— Что об этом теперь толковать? — сказал Горобец, — Нет Цапенко, и разговорам конец.

— Не конец! — сердито посмотрел на него Гонтарь. — А как ответить этому… «с пионерским приветом»?

— Что тут раздумывать? Пиши все как было, — жестко бросил Лобода.

— Сестра сама видела… — добавил Горобец.

— Все как было? — дернулся Гонтарь, словно его током ударило. — Отец алкаш, дед полицай — все на плечи школяра?

— Хе-хе! — блеснули металлические зубы Лободы. — Добренький… Пиши-расписывай да еще карточку для музея не забудь.

Гонтарь вскинул живой глаз на Горобца. Тот пожал плечами, пустой рукав опять колыхнулся.

— Тебе письмо, сам думай…

— А ты в кусты? — Лицо Гонтаря уже сплошное красное пятно. — А кто с ним на одной парте сидел? Я или ты?

— Вспомнил…

— А мы и собрались, чтоб все вспомнить.

— Ну если все, то так и пиши, — упрямо качнул тяжелой головой Лобода.

— Выходит, покарали наконец, — размахнулся кулаком Гонтарь. — Догнала-таки наша расплата. Но кого? Кого догнала? Внука?

— Пускай знает правду. — Это опять Лобода. — Никакого госпиталя не было, никаких медалей… Дезертир и полицай.

Замолчали.

— А можно и так, — примирительно сказал Горобец. — Кинь в печку эту бумажку, и все.

Лобода искоса посмотрел на него, но ничего не сказал.

— Не кину! — буркнул Гонтарь.

Бывают такие вечера: легко дышится и молодеешь душой. Тишина окутывает весь мир, и в этой ласковой тишине все проникнуто надеждой, что завтрашний день будет радостный и добрый.

Шепчутся яблони по-сентябрьски привядшей листвой. И торжественно восходит луна, впрямь словно мельничное колесо. То мельничное колесо, о котором молодые и еще более юные знают уже только из старинной песни.

Такой вечер снимает тяжесть с сердца и каждому говорит: глянь, человече, вокруг: какая жизнь на земле!

А эти трое не слышат ни благословенной тишины, ни мудрого шепота яблонь. Звенит в них незабываемая память войны.

И тут уж ничего не поделаешь.

— Надо же такое… — пробормотал Горобец. — С того света отозвался.

Хозяйка, жена Горобца, выглянула из комнаты:

— Чего вы тут сидите в потемках?

Включила свет и испуганно прижала руки к груди:

— Что такое? Что случилось?

Увидела постаревшие серые лица, погасшие глаза, уставившиеся в темные стекла веранды.

— Чего молчите? Ох беда мне с вами…

Знала это молчание. Боялась его и как можно скорее старалась рассеять.

Деланно-беззаботным голосом проговорила:

— Ну, молчуны, я же вас спрашиваю?

— О чем спрашиваешь? — откликнулся Гонтарь.

Он первый преодолел тоскливую немоту.

— Спрашиваю, что случилось?

— Ничегошеньки, — пробормотал Горобец.

— Точно! — подтвердил Лобода. — Все в порядке. Веселая болтовня о всякой всячине. — Глаза его что-то разглядывали за стеклами.

— Вот и хорошо, что все в порядке. Будем чаевничать.

Она подошла к мужу, мягким движением подоткнула пустой рукав за пояс.

— Ну и что ты ему напишешь? — спросил Гонтаря Горобец.

— Да будет вам! — уже сердито сказала жена. — Наговорились! Будем чай пить.

1984

Пер. А. Островского.

По утрам Моторнюк любит прогуляться. Моцион.

Но возвращается не в духе:

— Захожу в магазин: «Хлеб свежий?» А она сквозь зубы: «Вчерашний». Слова путем не скажет, — «вчерашний»…

— А ты не ходи по магазинам, — небрежно бросает жена, подавая завтрак. — Я знаю, где свежий. Гуляй себе.

— Гу-у-ляй, — брюзжит Моторнюк, присматриваясь к колбасе. — Голова лопается.