Семен Журахович - Шрам на сердце

— Над чем вы смеетесь? — спросил Жигалко, видно рассчитывая на поживу — хотелось еще похохотать.

— Над собственной глупостью, — ответил ему Бойчук.

Подготовленная им к отправке служебная корреспонденция была нашпигована суровыми напоминаниями и предупреждениями. В этом и заключался излюбленный стиль, который внедрял начальник управления, чья витиеватая подпись располагалась выше других. Глубоко убежденный, что там, на местах, одни только лодыри и что никто ничего не помнит, начальник день за днем с энтузиазмом инструктировал, подсказывал, напоминал, предупреждал, поправлял, вторично напоминал. Он забывал фамилии, мог не узнать приехавшего с периферии, хоть видел его пятый раз, зато цифры в его мозгу складывались, перемножались, делились с электронной быстротой, образуя стройные колонны месячных, квартальных и годовых планов.

Наверно, в этот день время летело быстрей, потому что, когда коллеги напомнили Бойчуку про обеденный перерыв, он, словно не веря, покачал головой, хотя сам сильно проголодался и с удовольствием присоединился к коллегам. Все двинулись в буфет, где кто-то из самых догадливых уже занял очередь и где в углу возле окна у их сектора было свое постоянное место. Здесь, в укромном, хотя и в шумном уголке, горячие сосиски, как говорил Бойчук, были вкуснее, а кофе ароматнее, чем на других столах. Каждый сидел на своем месте, никто не бегал, не толкался, и каждое лицо было знакомо. Даже очередной плоский анекдот Жигалки не вызывал раздражения, пускай хохочет.

А потом он и совсем перестал слышать, о чем идет речь, хотя рядом с ним разноголосый разговор звучал все веселее и громче.

— Бойчук, спустись с неба!..

— Ох, мечты, мечты…

Мужчины улыбались, добродушно поглядывая на него. А Софья Никитична, единственная в их компании женщина, кривя губы, сказала:

— Эволюция мужских грез уже исследована: когда-то, в отсталые времена, мечтой была таинственная незнакомка, теперь, в космическую эру, — «Жигули».

— Плюс гараж! — закатился смехом Жигалко.

— «Жигули» для Жигалки! — выкрикнул Андрей и захохотал, подбавив энергии шутнику.

— А разве не может современный мужчина, — обратился Бойчук к Софье Никитичне, — пусть чудом, загореться мечтами забытого «когда-то»?

Ироническая улыбка придала красивым губам Софьи Никитичны еще большую прелесть.

— Только в фантастических романах.

Дальнейших реплик Бойчук уже не слышал. Он думал о незнакомой женщине.

Почему она подняла руку к лицу? Вытереть слезы? Или, может, наперекор тому, что он воображает, скрыть от всех счастливую улыбку?

Возвращались из буфета. Шли медленно, а коридор длинный. Бойчук за эти несколько минут успел посочувствовать Андрею, жена которого была в больнице, одолжить Дмитрию две десятки (какая-то напасть нарушила шаткое равновесие в семейном бюджете), выслушать жалобы Кости на сына. В каждой избушке — свои погремушки. Одна только Софья Никитична никогда не роптала, укрытая броней безнадежного, терпеливого одиночества.

Теперь Бойчуку трудно было сосредоточиться на служебной корреспонденции. Отодвинув в сторону бумаги, он заказал несколько телефонных разговоров с областными отделами. И вот живые или монотонные, заинтересованные или откровенно равнодушные голоса диктуют цифры и проценты. За интонацией, тембром голоса, характерными словечками Бойчук видит тех, кто с ним говорит. Лица вырисовываются неясно, подергиваются дымкой, расплываются, разделенные с ним сотнями километров. Иногда в официальный разговор врывается житейское, бесхитростное («А какая у вас погода? У нас холодный дождь»), и человек, как далеко он ни был, словно оживает. Бойчук отвечал, что с утра было солнечно, а сейчас на небе тучи. На самом деле никаких туч нет, но ему хочется хоть каким-нибудь образом утешить человека, который живет там, где сегодня хлещет холодный дождь и завтра погода, вероятно, будет не лучше.

Приятный голос дежурной врывается в междугородные переговоры: «Игорь Михайлович, вас вызывает Павел Павлович».

Кабинет начальника управления показался сегодня Бойчуку меньше и мрачнее, чем обычно. Зато человек в кресле сиял приязнью и словно бы стал шире в плечах. Павел Павлович встал и крепко пожал руку.

Бойчук положил на стол лист бумаги с новыми сведениями, только что полученными из областей. Павел Павлович в знак благодарности кивнул головой, немного отодвинул лист в сторону, — это означало: со сведениями он познакомится позже, а сейчас разговор о другом. Есть одно задание… вернее, просьба, — Павел Павлович был человеком деликатным. — Через час должен прибыть поезд Львов — Москва. В пятом вагоне едет наш добрый знакомый, главный инженер объединения Панчишин. Он везет с собой квартальный отчет, не забудьте забрать. А главное — наша заявка в министерство, помните, мы с вами составляли? Панчишин в курсе дела, обратите его внимание на основные пункты, вы их знаете, — детали он обдумает в дороге. Панчишину как раз в дороге приходят гениальные идеи…

— Поезд стоит двадцать минут, для делового разговора времени маловато, но… — Павел Павлович улыбается, и эта поощрительная улыбка означает уверенность: Бойчук успеет сделать все как надо. — Возьмите мою машину, — великодушно добавляет он.

— Благодарю. Время еще есть. Лучше пешочком.

Сейчас расступятся стены, и он подышит свежим воздухом. Свежий он, конечно, относительно, потому что к вокзалу ведет насыщенная выхлопными газами трасса, но над головой небо, и именно оттуда, вопреки законам физики, льется кислород.

Улица встретила Бойчука обычным шумом и странным среди рабочего дня многолюдьем. Откуда? Почему? Полные троллейбусы, полные трамваи. На тротуарах беспрестанное шарканье ног. В детстве он жил в небольшом городке, где почти все друг с другом здоровались. Там, как и всюду, прибавилось народу, давний обычай позабыт. А здесь его никогда и не было — тот туда, этот сюда.

Бойчук шагал, невольно приглядываясь к каждому, кто шел ему навстречу, и почти каждого мысленно спрашивал. Задумалась? А почему? Печален? А по какой причине? Веселая улыбка от уха до уха — что развеселило?

Казалось бы, что может быть естественней улыбки? Но сейчас Бойчуку, вероятно, в первый раз в жизни пришло на ум, какими разными, порой и неестественными могут быть улыбки, особенно на улице, где их видят все. Жизнерадостные и апатичные, равнодушные и сочувственные, энергичные и слабовольные, самодовольные и горькие, искусственные и сердечные. Множество оттенков доброты и злобы, открытости и двоедушия…

«Что это со мной делается сегодня? — спросил себя Бойчук. — Так и голова пойдет кругом. Гляжу, всматриваюсь, а какой в этом толк?»

В статье одного социолога, которую Бойчук недавно прочитал, было написано, что житель большого современного города в течение дня видит тысячи лиц. В статье как будто бы была указана и цифра. Двадцать тысяч! Невозможно реагировать даже на каждое десятое, двадцатое из них. Но еще невозможнее, подумал Бойчук, бездумно проходить мимо них, словно мимо одинаковых бетонных столбов. Если б можно было так, как полчаса назад в коридоре управления: Андрею посочувствовать, Дмитрию помочь, Косте что-то посоветовать…