Юрий Селенский - Срочно меняется квартира

— Севка! — заорал водитель из машины, — не смывайся, все равно найду.

Далее произошли объятия и похлопывания по спинам и плечам, кои всегда сопутствуют встрече старых друзей.

— Ну, Севка, ты — пижон! И разожрался, как слон на тропических харчах.

— А ты все такой же — шлямбур!

— Да, брат, некогда телеса наедать. Строим и уезжаем, строим и все оставляем эксплуатационникам. Они живут, как люди, мы — как десант в бою.

Два школьных друга, начинавшие трудовую деятельность в котловане, где Сева проработал всего один день, и не видевшиеся с тех пор, были рады встрече. Пропустим обычные в таких случаях восклицания вроде: «Как Танька? Где Мишатка? А про Тольку слышал? Далеко пошел!» Автор воспроизведет лишь ту часть беседы, которая касается героя, известного нам.

Беседа происходила именно в том ресторане, где некогда Сева красовался в помпезной фуражке. Ресторан имел официальное название, но по-свойски его крыли «Приют бурлака», как кафе «Ивушка» звали стекляшкой, кино «Луч» — фонарем, универмаг — толкучкой, а безымянный подвальчик, где разрешалось распивочно и на вынос, фамильярно величали заведением пани Моники.

— Да, Сева, есть чем вспомнить эти годы. Про-мелькало много перед глазами. И ты знаешь, в конце концов все пустяки: ну, купил эту тачку, ну, отпуск в два месяца — на двух морях, на жену повезло, пацан растет — все путем. Главное, думаешь: ты же не только сам живешь — людям даешь работу и условия для жизни. Три плотины отгрохал этими ручками. На пустом месте города стоят, а там же тоже люди работают. Куда бы они девались, чем были заняты, если бы не мы — десантники?

— Не пропали бы, — сонно заметил Сева. — Ты ладно о людях, о них Родина заботится. Сам-то как? Пацана, говоришь, вывел? А институт кончил?

— С грехами и огрехами, но заканчиваю. На будущий год выхожу на диплом. Не хвастаю, трудно досталось. Начальство хорошее подвернулось. Сам бы бросил, а тут нажимают все время: «Давай диплом, а то, не глядя на заслуги, вернем в котлован». Ну, а ты как?

— Да так, пребываю. В нашем городе тачку не заведешь. Здесь ни купить, ни украсть, ни заработать.

— Почему? Вчера Веньку встретил. Три раза спрашивал: «Как дела, Венька?» Молчит, собака, только улыбается застенчиво, как в детстве, но по глазам вижу — дела идут хорошо!

— Дал бы разок по шее, чтобы не молчал, — посоветовал Сева.

— Кому по шее? Портрету на доске Почета? Венька сейчас в Москве на курсах. Только с портретом и побеседовал. Ты-то хоть женился?

— А что, разве у меня виден мельничный жернов на шее? — Сева презрительно пожал плечами. — Я не тот человек.

— Ну почему жернов? Меня же в муку не перемололи? Живу свободно.

— А что случилось? Любовь с первого взгляда? И альянс на всю жизнь?

— Черт ее знает, Севка, случилось — и все тут. Говорю — повезло. Ну да ладно, ты давай расскажи о себе, как и что?

Как уже догадался читатель, рассказывать Севе было не о чем. Не станешь же хвалиться тем, что жил за счет доверчивых туристок, мечтающих лишь об одном в жизни — о женихе? И про королеву раскроя не расскажешь. И он бросил неопределенное:

— Мне борьба мешала стать поэтом, песни мне мешали быть борцом!

— Ну, — удивился школьный друг, — ты что, пописываешь?

— Да, малость баловался, как эссеист. Потом увлекся Кавкой. Но думаю, что мой путь — литературная коммерция. Про Дайджестелов слыхал?

— Ты, брат, начитан. Я сроду о таких не слышал. Кто такие?

— Это от слов «переваривание пищи». Писатели-пересказчики. Александр Дюма жил, писал, грешил и маялся. А кто-то пришел и снял пенки на его биографии.

— Нет, Сева, мы — лошади. Кроме технической документации, списка учебников, не читаю ничего. Разве на досуге журнальчик полистаешь…

— Читать журнальчики должны редакторы и корректоры, им по штату положено. Тебе-то зачем?

— А тебе зачем пенкосниматели?

— Для интеллекта! — Сева уже не радовался встрече и тяготился ею, — а то очерствеешь духовно. Век-то наш какой? Век мысли и поиска истины. Хочу вот угрохать романчик — «Муравейник». Понимаешь, — сказал Сева, увлекаясь только что пришедшей в голову идеей. — Муравейник! Его законы, нравы, обычаи, воспринятые как модель общества…

— Ага! Понимаю. Валяй, как эти хай-жай?

— Дайджестелы.

— А ты лекцию Кудымкорова не слушал?

— Нет. Кто такой?

— Бригадир у нас есть на стройке. У него своя теория: «Муравейник в одиночку не построишь». Поезжай, соберешь материальчик.

— Щютишь? — усмехнулся Сева, подражая Дарье.

И все-таки как не отдать должного памяти и способностям Севы?! Прочитав на обрывке газеты какую-то этически-критическую литературную статью, Сева моментально запомнил не только термины, но и твердую, как булыжник, концепцию автора. Хотя сам бедный автор трудился над ней столь долго, что в конце работы забывал, о чем писал в начале.

— Ладно, Севка, давай еще по маленькой! Может, коньячку возьмем?

— Не пью, от него вши заводятся.

— Ну-ка? — искренне изумился друг детства. — С чего бы?

— Пять дней попьешь, а в субботу на баню не хватает, — ответил Сева.

…Солнце опять садилось вкривь и вкось. Встреча с другом не обрадовала. На прохожих было тошно смотреть. Одни и те же мысли струились, как в песочной склянке. И решение пришло неожиданно:

«Пойду-ка я на донорский пункт. Просплюсь и пойду, — думал Сева. — Сдам свою первую группу крови. Этого у меня предостаточно. Откуда только и берется? Все-таки товар более дорогой, чем коньяк. Немного, но дороже».

«Неисповедимы пути господни», — повторяется автор. — Севе не пришлось идти на донорский пункт. Кто-то придержал его за локоть, как крючком, ручкой зонтика-трости…

— Не спешите, молодой человек. Побеседуем.

— Аншеф? — выдохнул Сева.

— Не надо имен. Не надо. Что это за жизнерадостный тип поил тебя в «Приюте бурлака»?

— Друг детства. Приехал в отпуск. Встретились случайно.

— Друзей детства, встреченных случайно, надо самому угощать. А не пропивать их отпускные и премиальные. Вот тебе пока, в счет взаимных расчетов… Два четвертака были опущены в карман Севы так ловко, что позавидовал бы и старый Роман.

— Квартиру надо делать быстрее! Надо квартиру. Срочно. Не мне. Нам! Это ты понял?

— Понял! — ответил Сева, так и не зная, радоваться ему или сбежать, вернув аванс.

О, доброжелательные силы! Когда вы одержите победу над силами порочными? Сева не обежал. Больше того, вернувшись в свою келью, он прослушал новинку из своей коллекции забытых песен, куплетов, романсов и шансонеток. Еще он листал журнал «Яхты и спортивные суда», лизал самый дорогой пломбир и проникался утонченнейшим смыслом сочинений безымянного поэта: «А я с поручиком-кутилой сигареточки курила, разговоры говорила, но, к счастью, я уже не девушка была…»