Юрий Селенский - Срочно меняется квартира

— Нет.

— Ладно. Покажу. А пока ходи и думай. Ходи и думай, что в мире истинно и что поддельно.

«Что хорошо — то хорошо, — размышляет автор, — оставь порядочного человека наедине с чужим кошельком, он и не взглянет на него. А тот, другой? Нет, путь восхваления добродетели неотделим от осуждения порока».

Именно такие мысли Роман Романович втолковывал молодому, но отнюдь не надменному и потому не глупому юристу. Леня с горячностью спорил, доказывал и настаивал, что следует просто подыскать подходящую статью в кодексе, а потом уже брать Севу за шаловливую руку.

— Друг мой, — возражает старый Роман, — не обратил ли ты внимание на ту любопытную особенность, что для порока обязательно нужны двое? Какое преступление может совершить человек, оставшись одним? Ни убить, ни украсть, ни обмануть самого себя он не решится. Разве что займется прелюбодеянием, да и то самым невинным. Один — это не общество. Для общества нужны обязательно двое. Для формирования гармонически развитой личности нужны тоже двое. И к сожалению, не одного пола…

Здесь рассуждения чародея были прерваны появлением официанта. Заметив, что в кружке у Лени кончилось пиво, он незамедлительно подошел к нему и, извинившись, спросил:

— Подать еще кружку? Беседа ваша продолжается, может быть, вам нравится другое пиво? А вам? — теперь он говорил Роману. — Вам не показалось пиво слишком холодным? Можно подать теплее?

В отличие от ресторана «Приют бурлака», где обстановка была слишком чопорной и официальной, в баре было попроще. Сюда пропускали не обязательно в полной костюмной тройке или визитке. Конечно, название это тоже было придумано местными остряками. Официально это место называлось: «Пивпункт № 17/684 Главгорпищеводторга».

Летом здесь было всегда прохладно. Вековые акации пронзали летнюю веранду, как шампуры пронзают шашлык. Кроны деревьев шумели выше потолка, а корни отдыхали под полом. Однажды собрались деревья выпилить, чтобы они не мешали передвижению официантов. Но нашелся один мудрец, который заявил, что если кроны отделить от корней, то они не станут шуметь под ветром. Ему поверили, и деревья уцелели.

Местные жители, избалованные различными прихотями, возмущались, что вместо двенадцати наименований пива в меню едва набиралось девять. А кому это нужно Жигулевское, «Двойное золотое» или чешский «Дипломат», если нет рейнского, баварского или некогда модного пива «Бок».

Правда, здесь всегда были необходимые закуски, но тоже… Не всякий станет грызть воблу или забавляться сваренными вкрутую яйцами. А омары если и привозили, то редко и мелочь. Лангустов или креветок здесь по капризу не заказывали, предпочитая их ракам. И уж, упаси бог, не варить же раков в соленом кипятке? Хоть плохонькое вино, но находили для этой цели. А так всяких пустяков, вроде крабов, арахиса, фисташек, моченого гороха, соленых кренделей и колбасы салями было достаточно. Главное — летом здесь было всегда прохладно.

Официант поставил на мягкие каучуковые подставки прекрасные хрустальные кружки. Пиво в них ярилось, искрило, пузырилось молодой силой и как бы закипало ослепительно белой пеной. В горах, на восходе солнца, не увидишь таких вершин, как эти пенные шапки.

И вдруг официант спохватился:

— Простите, я забыл, что вы не любите пить из хрусталя, сейчас сменю кружки. У вас была керамика?

— Не стоит, мы выпьем и из этих кружек, — остановил его старый Роман.

— Тогда, может, еще омаров? Только доставили.

Если читатель думает, что в описываемом городе жили только те люди, о которых Антон Павлович говаривал, что «их знаменитое имя, знания, увенчанные ореолом популярной славы, лаврами, кимвалами, лентами и аттестатами гремит, как гром по всем частям вселенного мира сего видимого и невидимого…», то он ошибся. Если бы в городах жили только такие люди, то города застыли бы ненадолго в скучном недоумении и быстро зачахли. Городам нужны каменщики, развозчики продуктов и еще множество профессий — от хлебопеков до дворников.

— Итак, — продолжал старый Роман, — пока наши предположения ничем не обоснованы. И значит, следует проникнуть в суть дела. А это уж по твоей специальности…

— У меня есть план, — ответил Леня, — бросим на расследование личности агента ваших юных гениев? Они наблюдательны, энергичны, сметливы. С их шустростью…

— Э, нет! Пока я жив, этого не случится. С детьми надо быть предельно осторожным. Они доверчивы и впечатлительны. Представьте себе учителя, который посылает учеников за пивом? Пройдет время, ученики станут учителями, и новые ученики опять помчатся за пивом… Так их научили.

— Ладно, — сказал Леня решительно, — беру этого Севу на себя, — попробуем вжиться сразу в две роли — следователя и актера.

На другое утро, встретив молодого юриста на пороге своей квартиры, Сева Булочка конечно же не брякнул ему: «На ловца и зверь бежит», хотя подумал именно так. Больше того, Сева даже удивился, что, несмотря на дополуденное время, неожиданный гость слегка пошатывался, как сейнер в начале шторма.

— Простите, я дико извиняюсь, — сказал гость несколько осоловело. Он только вживался в роль и пока еще искал нюансы.

— Это вы живете в доме номер… То есть, я хочу сказать, это ваша квартира?

— Пока моя, — ответил Сева, рассматривая его с любопытством.

— Все правильно. Квартира номер шестнадцать. Тогда вы — тот, который… Вы — Булочка? Меня вы не вспомните?

— Припоминаю. Чем могу быть полезен?

— Слушай, — сказал Леня, переходя на «ты» без указаний режиссуры, — у тебя керосин есть?

— Простите, не понял.

— Ну, мазут «Рубин», алжирское, «Солнцедар» — чем похмеляешься?

— Я не пью.

— Ну? Зря. А я вот запил… А лампа?

— Что — лампа?

— Лампа у тебя есть? Керосиновая. — Леня встал в позу и продекламировал: — Я иду, как керосиновая лампа на плечах… Ваших душ безлиственную осень мне нравится в потемках освещать. — Деланно икнув, он покосился на портрет.

— Это кто? Распутин?

— Извините, это Кьеркегор.

— Кагор не пью — церковное. Теперь не модно вешать на стены портреты. Только — иконы. Понял? Икона век, два, пять — и все казанская божья мама.

— Хотите боржома? Холодный. Проходите. У меня скромное жилье, но… прошу.

— Ладно. Я посижу. А это пока положи, чтобы я не кокнул. Большая ценность. Здесь в наволочке икона. Теперь все собирают иконы — и писатель Корзухин, и живописец Цицицелия. Все спохватились, все оценили и полюбили старину. И я достал. И обмыли. Знаешь, какой век?

— Я лично в иконах не понимаю. Не увлекаюсь.

— Не понимаешь? Все ты понимаешь Это — пятнадцатый век последнего столетия. Хочешь, продам?

— А может, это подделка?

— Чего? — Здесь юрист-артист изумился так искренне, что Сева поверил, что собеседник пьян, тем более что от него слегка припахивало.