Юрий Селенский - Срочно меняется квартира

— Почему несовместимо, — задумчиво ответил Сева. — Вы общительный, веселый человек, но вы тоже испытываете одиночество в окружающей среде.

— Я бы этого не сказала.

— Значит, я ошибся. А мне последнее время, недели две, кажется, что какой-то пьяный звонарь пытается выколачивать на моем сердце хоралы Баха.

— Ой, как сложно и как интересно вы говорите. Что же случилось с вашим сердцем?

— Не знаю, — ответил Сева. — Что-то с ним происходит. Очевидно, сердечная недостаточность.

— Ну, это не диагноз.

— Вам хорошо, вы человек решения и действий. А я мямля. Кстати, небось дело с вашим разводом откладывается?

— Почему же? — этой темы Наташа как-то побаивалась. Хотя по инструкции должна была посеять в Булочке твердую уверенность в окончательном решении о разводе. — Брачный союз, склеенный из осколков, всегда непрочен…

— Это вы сказали не только образно, но и мудро, — подтвердил Сева. — А что, если нам немного прогуляться? Или все же боитесь ревнивого осколка?

— Что за предрассудки? — уже с искренним возмущением воскликнула Наташа. Как уже сообразил догадливый читатель, Леня был против того, чтобы свидание Наташи происходило в холостяцкой келье Севы. С одной стороны, такая заботливость понравилась Наташе, а с другой — возмутила ее. «Ты, кажется, не доверяешь мне? — в сердцах спросила она, — ты ревнив, как мавр. А мавр потому и ревнив, что глуп».

Этот разговор мог бы перерасти в ожесточенный диспут, но дед ловко погасил разногласия и настоял на том, чтобы встреча проходила на нейтральной полосе. Поначалу он вообще был против этого свидания, считая его игрой и глупостью, подобной той, которую допустил Леня.

— А почему этот странный звонарь пытается музицировать на вашем сердце именно последние две недели?

— Две недели назад я так случайно встретил вас впервые. И мне приснилось, что сердце мое — колокольчик фарфоровый в желтом Китае.

— Странно. То пьяный звонарь, то фарфоровый колокольчик? Очень большие перепады.

— Очень! — покорно согласился Сева, беря Наташу под руку. Забывая об инструкциях, она позволила это. «Он сам идет на мою удочку», — рассудила она, исходя из чисто женской логики.

— Мы не забыли о сути нашей деловой встречи? — спросила Наташа. — Вы обещали нам ускорить обмен квартир.

— Я не атомный ускоритель. — Эту фразу Сева произнес с достоинством. — Ради простого сочувствия я обещал помочь, имея некоторые связи. Но теперь вижу, что вместо благодарности меня же еще и упрекают.

— Как вам не стыдно? Можно я буду вас называть просто Сева? А как же звонарь, Бах, колокола и колокольчики?

— Вы еще и издеваетесь?

— А с кем вы связаны? У вас есть влиятельные знакомые? — сказала она мягко и просительно, опять вспомнив об инструкциях.

— При чем здесь влиятельные люди? Да и кто это такие? Я приду к председателю горсовета и скажу: «Вот тебе пятерку в лапу! Пятерка мне! Помоги хорошим людям». Так, по-вашему? Просто я знаю множество семей, их нужды и неудобства и хотел бы предложить для них наиболее удобный путь обмена. Не профессия же обязывает меня к этому?

— Вы извините, если я невольно обидела вас, — скороговоркой извинилась Наташа. — Я не хотела этого…

Сева шел молча. Потом устало обронил:

— Оформляйте быстрее развод. Все будет устроено. Я сделаю это в последний раз. Можете считать, что только ради…

— Но менять квартиру можно и не дожидаясь формальностей с разводом?

— Это я знаю. А где гарантии? Пожилые, уважаемые люди соберутся переезжать. А вы, лобызая своего юрисконсульта, откажетесь уезжать из вашей комнатушки… В каком положении буду я?

— Это исключено! — твердо отсекла Наташа, верная роли. — С чего вы взяли, что мой бывший муж юрисконсульт?

— Ну, адвокат, что ли?

— Бог мой! Адвокат! Он предпоследний курс. Заочник.

— Как заочник? А кто же он по должности? Где работает?

— Дефростатор!

— Кто? Что? Это что за работенка? — удивился Сева и от неожиданности сам едва не вылез из роли, — может, он дегустатор?

— Ну, знаете? Вы даете! При чем здесь дегустатор? Дефростировать — значит размораживать. Он техник. Размораживает рыбу на комбинате.

— А зачем ее замораживали?

— А черт ее знает. Я тоже считаю, что свежая лучше.

— А я думал… Тоже мне — собиратель иконописи. Заочник. Он к тому же и пьет, как шабашник.

— Мне неприятно вспоминать об этом человеке, — еще резче отсекла Наташа.

Сева посмотрел на нее внимательно. И Наташа даже испугалась. Умеренно синие глаза агента госстраха излучали на нее пучки воли, как направленная антенна. Любовь, преданность, нежность и страсть — все было в этом взоре.

— Пусть три звонаря играют в футбол моим сердцем, но я…

— Что — но? — испуганно вопросила разведчица, начисто забыв о всех инструкциях и предосторожностях.

— Вы не верите мне. Стоит ли менять дефростатора на агента? Я понимаю. Ах, Натали. Но я…

— Что — но? — переспросила она.

— Простите, Наташа. Приходите в воскресенье вместе с вашими милыми стариками. Я познакомлю вас со всеми участниками обмена. Я помогу вам. Дефростатора тоже поставьте в известность. Как бы он не испортил все дело. До свидания…

Наташа осталась одна в некотором замешательстве. Ей показалось, что она так ничего и не разведала и явно не выполнила задания, несмотря на отличную актерскую игру. «А все же в нем, в этом негодяе, что-то есть такое…» — мелькнула у нее побочная мысль. И, отгоняя ее от себя подальше, она пошла быстро-быстро.

По пути к Рите в голове у нищего агента созревало убеждение, что он не только однолюб, но и психолог. «Принцесса-то несильно замороженная. Подышать немножко — и отойдет. А что? Метнуть ее в коллекцию? Сойдет для счета. Подумаешь, терапевт, жена дефростатора? Судебные эксперты искали забвения в моих объятиях, не говоря о патологоанатомах».

Наташа шла так быстро, что Леня, тайно наблюдавший за деятельностью ответственного резидента, едва догнал ее.

— Что-то вы очень быстро все уладили? — спросил он. — Что тебе удалось узнать?

— Первое: он — негодяй! Но — очень милый, — отрезала Наташа. — А ты просто негодяй! Почему ты следил за мной? Когда ты прекратишь свои слежки? Я не перевариваю этих твоих судейских замашек. Или так будет продолжаться всю жизнь?

Вопрос остался без ответа.

Дама с золотыми коронками на здоровых зубах, с огромной сумкой и пышным шиньоном, дама с усиками юнца и тройным подбородком генерал-губернатора шла сквозь толпу уверенно, как арктический ледокол сквозь лед родного порта.

Воскресный базар жил своей жизнью. С грустью отметим, что, одолев многие пороки прошлого, в городе, о котором идет речь, так и не сумели изжить воскресного базара, в просторечии именуемого толкучкой. Нет, конечно, это не было похоже на те барахолки, которые доживали почти в каждом городе в первые послевоенные годы. Никто не предлагал здесь поношенных штанов галифе с малиновым или голубым кантом, дедушкиной шубы, малость траченной молью, или плюшевого шушуна с безвременно усопшей бабушки. За пачку махорки не просили двух пачек черного, как грязь, мыла, а буханки хлеба не меняли на английские солдатские ботинки с высокомерно задранными носками и бронированными каблуками.