Юрий Селенский - Срочно меняется квартира

Сева, вернувшись в лоно Риты, частенько наведывался к ней. Выигрыш в спортлото придал ему храбрости. Этого хватало, чтобы вернуть долг и чувствовать себя временно независимым. Завернув к знакомому с детства садовнику, Булочка на остаток наличности купил две огромные розы.

— Это тебе, Рит! — сказал он на пороге. — Смотри — на них капли. Это не роса. Это непорочная дева Мария плакала на цветы, а я увел их у нее из-под носа. Что не сделаешь ради любимой.

— Ой, какая прелесть! Где ты их достал? Это же «каприз королевы».

— Конечно. Доставлены с юга. Спецрейсом.

— Зачем этот шик? Меня не надо поражать цветами. Ты же знаешь, почему я тебе прощаю так много?

— Знаю. Ты — сама искренность, но тебе не хватает второй ее половины.

— Севка, ты мерзавец, но я тебя люблю.

— Я тоже. И поэтому пробуду у тебя сегодня долго-долго.

— Пока на розах не высохнут слезы?

— Дольше. Пока не завянут сами цветы. Только мне надо позвонить одному влиятельному типу. Дела, Рита, дела, — сказал Сева, озабоченно снимая при этом туго повязанный галстук — новый подарок Риты.

— Ты так затягиваешь галстук, — сказала Рита насмешливо, — что у тебя на шее след, как от мундира.

— Только так. Не люблю мужчин-распустех. Знаешь, как в прошлом веке затягивали галстуки?

— И как же?

— Так, что в гостях котлету проглотить нельзя было.

— Почему же ты сейчас распустил узел? Ты чувствуешь себя, как дома?

— Рит, мне надо звонить. Потом упреки.

Сева два раза набирал нужный номер и, как только аппарат посылал первый гудок вызова, клал трубку. На третий раз он оставил ее возле уха.

Трубка не сказала ни здравствуй, ни прощай, она не алекала, как обычно, она бросила повелительно:

— Говорите!

— Аншеф. Еще неделя, и мы у цели. Но маленькие формальности с моей пропиской на излишней площади требуют удобрения. Я не вылезаю из сметы. Я соблюдаю режим экономии, но… Есть не перебивать! Так точно! Но вы же сами велели достать мраморную крошку для отделки передней? За нее требуют наличными.

Да, и за вторую комнату придется доплачивать. Да! Слушаю внимательно. Так. Я понял. Хорошо. Завтра где обычно. Кого? Это не хвост. В прошлый раз со мной был друг детства. Есть отставить болтовню. Я буду один.

— Ты говоришь, как солдат с генералом, — заметила Рита участливо.

— Хуже. Генерал-аншеф. Эксплуататор. Ему, видите ли, сейчас не до меня. По горло дел. Небось собрался на свиданье к какой-нибудь местной бобелине…

— А кто он, твой шеф?

— Он — сплав ума и воли. Человек риска в действиях и действий в риске.

— Познакомь? Это любопытно, когда сразу так много мужских качеств.

— Для тебя он, Рита, старик.

— Будто бы что-то понимаешь в этом, — Рита усмехнулась, — не забывай разницы в возрасте Отелло и Дездемоны. Как говорят папуасы, мужчины до тех пор мужчина, пока он — мужчина.

Сева посмотрел на Риту внимательно и сказал жестко:

— Это не нашего круга человек. Перед таким тускнеют кинозвезды. Он Лонгфелло жарит наизусть. Твои провинциальные чары для него не больше чем смазливость чумазой Золушки.

Рита обиделась и сказала более жестко:

— Ты тоже не принц! Можешь искать королеву из хлева.

Сева мгновенно отреагировал и заключил «Золушку» в объятия:

— Рита, как тебе не стыдно. Ты предлагаешь мне все на свете, ты говоришь, что я единственный, любимый и вдруг — познакомь со старым хрычом? Я тоже хочу отдать тебе все, но как верить тебе?

— Я пошутила, — ответила Рита кисло. — А ты сразу хамить. Золушка, кинозвезда, не наш круг…

— Что же здесь обидного? Он и не моего круга человек. Нас объединяет дело, а так он меня на версту к себе не пускает. Ему на свиданиях музыка Рахманинова светит, а с нас и «Арлекина» хватает.

— Бывают же такие люди! — вздохнула Рита. — А я засыпаю от симфоний.

— От Рахманинова не уснешь!

— Будто ты-то понимаешь в Рахманинове?

— Смотря кто исполняет. Иной как хватит по всем басам, подлокотники у кресел дрожат.

— Трепло ты, Сева. Знаю я твой репертуар: «Там, где галстук, там — перед. Не хватайте даму за наоборот».

Минутная пауза органически примирила собеседников. Каждый из них подумал о своем. Мысли у Севы текли, как песок в склянке песочных часов. Впрочем, склянок теперь было две, но песок был приблизительно одинаков.

Не будем нарушать их минутного молчания. Автор и так нарушил стройность повествования, он забежал вперед: эта беседа случилась после того, как Сева вернулся с барахолки. И нам самое время вернуться на биржу, где собрались остальные герои.

Владимир Максимович продвигался по толкучке с трудом. И не протез был тому помехой. Даже родной гремящий цех показался ему домом отдыха. Он и не предполагал, что может быть на свете такой гвалт, гомон и суета сует.

Какая-то кукольная старушка держала на руках нитку бус. На лицо ее как бы была наброшена авоська из мелких морщинок, реденькие, седые, но все еще завитые кудельки, потертое платье и старческие, трясущиеся руки — все взывало к милосердию.

— Это чьи же такие зубы на нитку нанизаны? — спросил с любопытством Владимир Максимович.

— Вам-то не все ли равно? — ответила старушка. — Вам же не нужны бусы. Идите, пожалуйста. Без вас плохо…

— Оно так! Верно. На што мне, так сказать, зубы? Просто любопытствую.

Старушка поморщилась и отвернулась. И сейчас же дева в седом парике потянула нитку к себе:

— Я ищу оригинальные бусы. Чьи это зубы?

— Это мой покойный муж, моряк, привез из Сингапура. Он говорил, что это зубы мелких акул.

— Сколько?

Старушка задумалась.

— Десятку хватит? — спросила дева.

— Вот вам пятнадцать рублей, мамаша. Я беру этот сувенир, — тихо произнес пожилой человек со скорбно-мудрым лицом. — Пожалуйста. Больше вам никто, поверьте, не даст. Щадя вашу старость…

— Охамели! Из рук рвут! — скривилась дева, но цены не набавила.

«Порядочный мужчина, — подумал, ковыляя дальше, Аракчаев, — хотя зачем ему-то зубы? Ровесничек, поди-ка, или того старше. Так сказать, не в расческе, не в зубочистке надобности уже не имеет». И сейчас же внимание мастера привлекли другие бусы: связка гаек на проволоке. Здесь-то он знал толк. Владимир Максимович начал перебирать гайки с такой ловкостью, как это делали бездельники на Кавказе, перебирая четки. Найдя какую-то допотопную бронзовую гайку, он небрежно завернул ее в платок и спрятал в карман.

Пока старый Роман прохаживался в ожидании всех участников совещания, Клавдия Ивановна уже успела завести знакомство и кому-то жаловалась на мужа:

— Да, да! И у нас так же. Я приобретаю вещи, а они моментально исчезают. Подарила ему настольную лампу. Старинное литье. Девушка с лебедем. В пристойной позе. На другой же день он оттащил ее на агитпункт при нашем избирательном участке. «Пусть, — говорит, — освещает путь вперед молодым…» Это немыслимый человек, с ним ужасно трудно. Но он добр, и наши немалые годы…