Юрий Селенский - Срочно меняется квартира

Мой верный попутчик Костя, человек, источенный многочисленными недугами, болезненный, но неунывающий, торопливо разматывал удочки и все повторял:

— Благодать-то какая без песика. Тишина, спокойствие, и блох не наберешься.

Но счастье было недолгим. Только мы заварили уху, как послышался голос Владимира Владимировича. Он азартно командовал:

— Лежать! Стоять! Сидеть!.. Вперед! Пиль! Фас! Фу! Тьфу! — команды сыпались, как пулеметная очередь.

Динка мчалась сломя голову, мотала ушами и вскидывала поджарым задом. Она была способна разогнать не только любую птицу, но и стадо носорогов. Добежав до берега, она, взвыв от восторга, ринулась к воде и, в единую секунду опрокинув банку с червями, спутала Косте все удочки. Колокольчики при этом зазвонили так, что из соседней рощи испуганно вылетела целая стая галок.

— Уху завариваете? — заулыбался Владимир Владимирович. — Прелесть — уха на свежем воздухе!..

Мы молчали. Костя толкнул меня локтем в бок и шепотом спросил:

— А в сельской местности собачьи ящики бывают?

Здесь я прерываю повествование. Мне вряд ли поверят, что Динка отважно провела поединок со старой козой, умудрилась попасться боком на крючок, сожрала головку чесноку и маялась брюхом…

Еще хуже было на обратном пути. На водном транспорте существуют те же порядки, что и на железнодорожном, только здесь потребовали на одну справку больше. Пока мы униженно упрашивали капитана не бросать нас на берегу, раздался отчаянный визг. На сей раз шумела не Динка, а буфетчица: Динка, забравшись в буфет, торопливо доедала вместе с упаковкой третий сырок ценой одиннадцать копеек за штуку. Кончик ее купированного хвоста при этом резво вилял. Очевидно, от удовольствия…

Абу-Юсуф Якуб бну-Исхак аль-Кинди, основоположник арабской философии, писал: «Мы видим, что зимний день из-за удаленности солнца от зенита бывает более холодным: солнце от нас далеко и слабо нагревает нашу местность и наш воздух…»

Что верно, то верно. Абу-Юсуф Якуб бну-Исхак аль-Кинди прав. Зимний день холоднее летнего. Это отмечают и современные философы.

Древний мыслитель карабкался к истине много лет, сугубо опытным путем, я дошел враз. Собственно, даже не дошел, а долетел на вполне комфортабельном самолете. Бортпроводница-якутка, чем-то напоминавшая моим спутникам-поэтам знойную южанку Кармен, в которую они мгновенно влюбились, вежливо объявила: «В Салехард наш самолет прилетает ночью. Температура за бортом минус сорок четыре градуса. Город Салехард пересекается надвое Полярным кругом. Наш самолет сядет в Заполярье…»

Подвыпившие поэты таращили на Кармен глаза, излучавшие надежды, а я трезво рассуждал: «Во-первых, никогда не надо утверждать, где сядет самолет, до тех пор, пока он не сел; во-вторых, какое нам дело до температуры за бортом? Разве после того как объявят эту самую температуру, нас выпихнут из самолета?»

Один неизвестный автор весьма известных слов песни «Тополя» преданно шепнул Кармен: «Боже, какой холод! Хотите, я немножко согрею ваши руки?» Другой поэт, более рациональный, задал конкретный вопрос: «В какой части пересеченного надвое Салехарда командировочным платят полярную надбавку?»

Далее наш самолет, как часто отмечают начинающие и заканчивающие очеркисты, мягко коснулся колесами земли. Очеркисты тоже правы: мягко коснуться земли можно только колесами. Когда-то в молодости на самолете Р-5 я коснулся земли консолью крыла и с тех пор обольщаю стюардесс молча, показывая в улыбке проношенные вставные зубы.

Но вернемся к Абу-Юсуф Якуб бну-Исхак аль-Кинди. Он утверждал: «Если есть теплота, то значит, есть и холод». В этом я убедился сразу же после того, как только коснулся пижонскими туфлями заполярного снега. На высоте было минус сорок четыре градуса, на земле было минус пятьдесят два. Один из поэтов мгновенно опустил уши у модной шапки, другой поднял ворот короткого, кукольного пальтеца и сдвинул кепку на ухо.

Веселые ребята, разведчики нефти из Уренгоя, пели лихую песню: «Когда уезжаешь в тундру, помни ценность совета: не строй из себя героя и будь потеплей одет…» Профессиональным поэтам эти самодельные стихи не понравились, и они потрусили к машине.

Утром следующего дня репродуктор порадовал вполне конкретным сообщением: «Дети с первого по десятый класс сегодня в школу не идут. Температура ниже пятидесяти градусов». Один из поэтов, который был в шапке, задал несколько неожиданный вопрос: «А столичная при такой температуре мерзнет?» Наш сосед по номеру, коренастый молчаливый рыбак из Ныды, задумчиво ответил: «Столичные, однако, мерзнут, — и, улыбнувшись, добавил: — Надо закусывать строганиной из нельмы — она греет».

Нельма! При этом слове я вздрогнул. Нельма — это рыба номер один. Она равна по качествам каспийской белорыбице. Когда-то белорыбицу называли царской рыбой. Теперь она исчезла — слава богу, что хоть с царями вместе. Только в редчайших экземплярах она попадает в сети. Поймав пару экземпляров, обязательно самца и самку (иначе не получается), рыбаки сейчас же передают их ученым-рыбоводам, рыбоводы начинают немедленно разводить ее искусственным путем. Я искренне верю в перспективы искусственного рыборазведения и поэтому умолчу о результатах.

Как только я услышал про нельму, я сейчас же привязался к рыбаку из Ныды. Он спокойно выслушал все мои дурацкие вопросы и еще более спокойно сказал:

— Лед у нас шибко крепкий. Не пробьешь лунку, ослабнешь…

— Пробью, — пообещал я бодро.

— Валяй, попробуй, однако. — Рыбак усмехнулся. — А чем бить будешь?

— Пешней, однако, — ответил я ему в тон.

— Нет, эдак-то не пробьешь. Почему эдак? Ныне в устье Оби лед-то два, два с полтиной метра. А пешня-то метра полтора. Разве пешню подлиннее сыщешь?

Вечером поэты выступали в Доме культуры народов Севера. Народы честно слушали их и дружно хлопали, согреваясь в прохладном зале. Я стоял в проходе и выпрашивал у сторожа пожарную пешню. Самый опытный полярник, писатель Юрий Рытхэу, отвел меня в сторону и, поигрывая молнией отличной канадской куртки, с японской любезностью и сатанинским сарказмом сказал:

— Будешь приставать к людям со своей блажью — вышвырну из яранги на мороз.

Я испугался незнакомого мне в обиходе слова «яранга» и оставил мечту о рыбалке. Трудно ли убить в поэте поэта?

На рыбалку я так и не попал. Но гостеприимные геологи устроили совместно с рыбниками маленький банкет и угостили нас нельмой, сосьвинской селедкой и другими деликатесами. Поэты угостили геологов и рыбников стихами, баснями и сагами, а неизвестный автор известной песни порадовал северян любопытным сообщением о том, что он впервые увидел оленей. «Мы приехали из края верблюдов, — сказал он, — в край оленей и песцов. И я уверен, что олени и верблюды никогда не соберутся вместе… А мы собрались!» Эта мудрость, достойная Абу-Юсуф Якуб бну-Исхак аль-Кинди, настолько понравилась хозяевам, что автор ее был удостоен ценного подарка.