Анатолий Петухов - Люди суземья

Особенно врезался в память разговор с бывшим однодеревенцем Афанасием Прохоровым, у которого Михаил остановился на ночлег.

Усатый здоровяк, бригадир совхозной строительной бригады Афанасий держал себя с достоинством и говорил без обиняков, даже чуть грубовато.

— Вот что, Мишка, — сказал он тогда, — зачем ты сюда приехал — не знаю, но людей не баламуть. Было время, Ким-ярь нас устраивало, — так и сказал «нас», будто был уполномочен говорить от имени переселенцев, — но времена те прошли.

Михаил возразил:

— Ты считаешь, что оставаться в Ким-ярь не было никакой возможности, а старики говорят другое: если бы молодые не переселились, никто бы не тронулся с места и Ким-ярь стояло бы до сих пор.

— Старики!.. — Афанасий усмехнулся. — Чего на них кивать? Они свое отработали, и им Ким-ярь, конечно, годилось. Для спокойной старости. А нам? Нам надо было вперед глядеть, свою жизнь устраивать, о своих детишках думать.

— Но ты забываешь главное, — не сдавался Михаил. — Ким-ярь — родина, твоя родина, моя...

— А здесь что — чужбина?

Вот тут-то и сорвалось:

— Значит, ты готов жить где угодно, лишь бы полегче, посытнее, лишь бы у тебя были полированные серванты да шифоньеры?

— Патриёт!.. — засмеялся Афанасий. — Но что же сам-то после армии в Питере приткнулся? А я — на земле остался!

Из соседней комнаты вышла жена Афанасия, белокурая невысоконькая женщина, и укоризненно сказала:

— Вы бы потише... Ведь ребята спят.

Афанасий сверкнул глазами.

— А не люблю, когда тычут такими словечками — «родина», «счастье»... Теперь моя родина здесь. Здесь пацаны родились. А Ким-ярь — я его давно из сердца выкинул. Вот так!..

Даже сейчас, вспоминая тот разговор, Михаил почувствовал, как стало гореть лицо. Прав был Афанасий, тысячу раз прав! Для него, как и для всей ким-ярской молодежи, Хийм-ярь явилось воротами в большую трудовую жизнь.

Но тот разговор — еще не все. Именно от Афанасия Михаил впервые узнал, что инициатором переселения был не кто иной, а его, Михаила, отец, в ту пору депутат райсовета и бригадир в Ким-ярь.

— Тогда сам-то он почему не переехал сюда? — спросил Михаил, пораженный такой новостью.

— Это уж ты у него спроси, — ответил Афанасий. — Может, славы захотелось? Дом ему здесь от колхоза предлагали, причем хороший дом, и работа была прежняя — бригадиром. Но он отказался. Кстати, жилье для новоселов у нас всегда есть — строим много, и он, если бы пожелал, мог переехать сюда в любое время, хоть сейчас. Но, по-моему, и там ему живется неплохо: сам себе хозяин, зарабатывает много, и почет большой, на откорме дает самые высокие привесы по району, все годы на доске Почета. Здесь такой славы добиться не легко...

Слава... При чем тут слава, если речь идет просто о жизни?!.

О цели своего приезда Михаил так и не сказал Афанасию: после его упрека «ты в Питере приткнулся» и после намека, что отец остался в Ким-ярь ради славы, не захотелось говорить о своих сомнениях и неустроенности. Больше того, теперь он знал, что в Хийм-ярь, которое в общем-то вполне годилось, чтобы начать новую жизнь, он не останется...

Михаил положил ладонь на могилу брата, погладил траву.

— Вот так-то, Сашка! — вслух сказал он. — А ведь если бы мы переехали, ты бы остался жив...

Туйко, дремавший у ног хозяина, поднял голову. Михаил встретил взгляд умных собачьих глаз и вдруг устыдился своих слов: уж не упрекает ли он отца? За что? Рок слеп. Никто не застрахован от случайностей, и никто не может знать, что с ним случится через месяц, через год...

Солнце уже повисло над лесом, наступил вечер, а Михаил все еще сидел на могильном холмике, и главный вопрос — как и где жить? — оставался без ответа.

В полосатой пижаме, в мягких домашних туфлях и широкополой шляпе Василий Кирикович прогуливался по Лахте. Унылый вид заколоченных домов, обвалившихся сараев и заброшенных колодцев уже не вызывал в его душе неприятных ощущений: в былые времена целые города исчезали с лица земли. Для отдыха это даже лучше, рассуждал Василий Кирикович, ни шума, ни пыли. И очень хорошо, что нет любопытных глаз, нет надоедливых вопросов и никому не надо объяснять, почему он так долго не навещал родной край. Да и ходить по деревне, по этой чистой мягкой траве вот так, по-домашнему, — одно удовольствие.

Напротив дома Маркеловых Василий Кирикович остановился. Уверенный в том, что соседи всей семьей на работе и его никто не может видеть, он с откровенным интересом рассматривал усадьбу Ивана.

Дом что надо: высокий, просторный, на цементированном каменном фундаменте. Матёрые бревна подрубки из трех венцов, сделанной, видимо, в прошлом году, просмолены, крыша из аккуратно подогнанного шифера. Под общей крышей с домом — сарай, тоже просторный и прочный, с обновленным въездом для лошади. Близ сарая амбар, баня, колодец с воротом. Тут же телега, две волокуши; к стене прислонены сани и подсанки.

«Хозяйство, как прежде у кулака, — подумал Василий Кирикович. — На что ему цивилизация?..»

Он хотел было двинуться дальше, но в это время дверь дома Маркеловых неожиданно отворилась, и на крыльцо вышел Митрий.

— Во́йдик [11] Здравствуй! , Кирикович! — поклонился старик и спросил по-вепсски: — Чего же издали смотришь, не зайдешь?

Василий Кирикович, будто его застигли за непристойным делом, смутился.

— Вот смотрю — хороший у вас дом. Не то что наша развалюха.

— В старопрежние-то времена по дому да по упряжи хозяина судили.

— Иван — хозяйственный мужик. Да и в силе.

— Да ты заходи на беседу-то! Чего через двор кричать? Один я!.. — уже по-русски пригласил Митрий.

Этот шуплый старикашка был неприятен Василию Кириковичу, но отвергнуть приглашение он не решился. Сели на крыльцо, в тени. Дед свернул самокрутку, глянул на забинтованную руку Тимошкина, спросил:

— Чего с рукой-то?

— Так, пустяки. Заживет.

— Ну и слава боту. А я вот захворал. Спину ломит. Должно, погода переменится.

— Плохо, если дожди пойдут.

— Почто плохо?

— Ну как же! В хорошую погоду и настроение хорошее.

— Это правда. Только, вишь ли, понятие у нас с тобой разное: тебе солнышко хорошо, а нам — дождик.

— Но вы же сенокосничаете!

— День-другой мокрый сенокосу не помеха. А дождя до зарезу надо. Земля пересохла, картошка не растет, трава худая стала, да и по грибочкам соскучились. Теперь дождик — великая радость!

— Вчера я с твоим старшим внуком беседовал, — желая сменить разговор, сказал Василий Кирикович. — Жалко парня, ошибся в жизни.

Маленькие глаза Митрия тревожно блеснули.

— Мишка ошибся? В чем?

— В жизни. Не свою дорогу выбрал. Ему, видно, никто вовремя не подсказал, не помог... Конечно, мы пробивали себе дорогу сами, а нынешняя молодежь не такая. Нам за них приходится думать, на путь наставлять.