Анатолий Петухов - Люди суземья

— Ловко!..

— А как же! Быстренько лодки нашли и на воду спустили. Все десять штук. А одиннадцатую свою.

— Свою-то зачем?

— Слушай!.. Связали мы эти лодки друг с дружкой и за озеро поплыли. Перегнали на Мюрк-немь — есть на той стороне этакой крутой мыс, — затянули на бережок и оставили, а сами на своей лодке обратно. Вернулись в деревню, будто ничего и не было. Я побежал свою Акулинушку искать, а остальные из нашей партии слушок пустили, будто парни из Шать-ярь сарь-ярские лодки в озере утопили.

— Ну вы и давали!.. — покачал головой Герман.

— Правда, внучек, правда! Чего уж было — то было... Сарь-ярские сразу на берег. Видят, вправду, нету лодок. Они в деревню да за колья, да на шать-ярских парней. А те и знать ничего не знают!.. Так мы, дураки, всем людям праздник спортили...

— Ну, а бабушка-то, она-то где была?

Дед опять заулыбался.

— А нигде. Дома сидела. Девки своим табуном хороводились. Прослышали, какой умысел у сарь-ярских парней, и упредили Акулинушку. Она скоренько домой с праздника-то. И заперлася. Не украдешь! Там я ее и нашел. По всей деревне шум да гам, а мы с Акулинушкой в темных сенях целуемся!.. Так вот и гуляли.

Герман, улыбаясь, смотрел то на деда, то на бабку, и оба они казались ему теперь такими понятными и близкими, будто он знал их давным-давно.

— А с лодками что?

— С лодками-то?.. А чего с лодками. До утра никто ничего не узнал. Тогда мы своей партией к сарь-ярским парням пошли. Ставьте, говорим, ведро вина, тогда скажем, где лодки. Те — куда деваться? — поставили. Выпили мы с ними это вино да сами же ихние лодки обратно и пригнали. Так все миром и кончилось. И той же осенью я Акулинушку сосватал... Шеисять годов с той поры прошло. Осенью шеисять будет...

Дед умолк и начал скручивать новую цигарку, а бабка вздохнула грустно и стала подавать завтрак...

С запада упруго и ровно дул свежий ветер. Белели волны, расстилалась, шелковисто поблескивая, прибрежная осока, ныряли над озером легкие длиннокрылые чайки.

Казалось бы, какое отношение мог иметь к Герману рассказ старика о своей молодости? Все когда-то гуляли, все любили, и мало ли что было здесь больше полувека назад! И тем не менее воспоминания деда разволновали Германа, что-то подсказали ему, что-то прояснили. Он убедился, что надо действовать.

Теперь Герман знал, что́ скажет Кате вечером, когда встретит ее у Саргинской дороги. Он не только объяснит, что жить так, запертой в четырех стенах, заваленной всякими делами с утра до ночи, невозможно, но и подскажет выход. Выход простой: ей надо уехать. И он, конечно, тоже уедет с нею. Куда? Это они будут решать вместе. В конце концов они оба взрослые и имеют право действовать самостоятельно, устраивать свою жизнь, как им хочется.

Герман представил, какой переполох вызовет внезапное исчезновение его и Кати. Отец будет психовать и обвинять Маркеловых, а Маркеловы — пусть-ка они поживут без Кати! — всю вину свалят на него, на Германа. И только дед и бабка все поймут, никого не осудят, никого ни в чем не станут винить: сами были молодыми, сами любили...

В кустах за спиной тревожно и громко затрещали дрозды. Их надсадные скрипучие крики отвлекали, мешали думать. Герман обернулся. Из кустов на берег выбирался Колька Маркелов. Мальчишка тяжело дышал, лицо его горело.

— Ты что тут делаешь? — удивился Герман.

— Буржуй потерялся дак... — Колька шмыгнул носом.

Герман тотчас вспомнил пестрого бычка, на которого как-то кричал дед Митрий.

— Как же он мог потеряться?

— Не знаю. Мы с Люськой пришли телят из загороды выпускать, а они уже у ручья. Сами как-то вышли. И Буржуя нету. Поискали, поискали, вот я и пошел сюда... Он всегда в эту сторону любил бегать.

Герман подумал, что мальчишке, должно быть, здорово влетит от отца, если теленок не найдется, и он сказал:

— Что ж, раз такое дело, пойдем искать вместе.

Колька глянул на тонкую белую рубашку Германа, на чистые отглаженные брюки, нахмурился.

— Тебе нельзя. В кустах штаны замараешь и рубаху порвешь.

— Подумаешь, рубаха!.. Пошли.

Вдвоем они направились по зарослям ивняка вдоль берега.

— Он хитрый, Буржуй-то! — говорил Колька. — Звать станешь, дак он, наоборот, дальше уходит, а то совсем спрячется, будто его и нету. За лето уже не раз терялся. Оводно было, дак он залез в Рандужке в избу и сидит там. А мы его целый день искали...

Но чем дольше они лазили по кустам, разыскивая теленка, тем молчаливей и замкнутей становился Колька.

— Да ты не расстраивайся, — успокаивал его Герман. — Не провалился же он сквозь землю!

Они заглядывали за каждый куст, забирались в такую чащу, в которой, кажется, не только теленок, но и собака не смогла бы продраться. Однако именно в таком месте они и обнаружили Буржуя.

Пестрый — по белому полю желтые пятна — бычок лежал на крохотной лужайке в окружении сплошных зарослей ивняка. Он и ухом не повел, когда Колька и Герман, ломая кустарник, пробирались к нему.

— Я ведь говорил, что он хитрющий! Вишь, даже голову не поворотит. Ну-ко, вставай, хватит прятаться!

Бычок нехотя поднялся и с ходу сунулся в кусты.

— А ты чего больше не приходишь к нам? — спросил Колька.

— Куда — к вам?

— Домой. Ну, и туда, за Рандужку, — Колька махнул рукой на прибрежную, похожую на аул, деревушку, возле которой Герман встретился с дедом Митрием, когда первый раз пришел на пастбище.

— Так вы же все — занятые люди! Боюсь помешать. У вас и свет каждый вечер до полуночи горит. Значит, делом занимаетесь.

— Это Петька да Катька сидят.

— Что же они делают?

— Петька летопись читает. Толстущая такая книга! И про Ким-ярь там есть, только как-то не по-нашему написано. Другое дак и разобрать не может.

— Ну, Петька читает, а Катя?

— Катька-то?.. Дак она шьет.

— Что шьет?

— А все. Исподнее твоему дедушке сошила да две рубахи. Теперь бабушке сарафан шьет. А штаны мамка шить будет. Катька еще не умеет штанов.

Что угодно предполагал Герман, но только не это!

— Обожди! — остановился он, ошарашенный такой новостью. — Ее кто просил шить?

— Дак бабушка и просила. Люська за материей в Саргу ездила, — мно-ого всякой материи привезла! А теперь Катька шьет. Только бабушка не велела ничего сказывать твоему батьке, а то, говорит, осердится... Ты тоже не сказывай, ладно? — на Германа смотрели ясные правдивые глаза мальчишки.

— Не скажу, — пообещал Герман.

— Дак чего стоишь-то? Туда-то пойдем! — Колька кивнул в сторону пастбища. — Теперь Буржуй нашелся, дак можно и поудить. Потом окуньев печь будем...

— Нет, я, пожалуй, вернусь.

— Как хочешь, — с огорчением сказал Колька. — Или потом приходи, — и побежал за своим Буржуем.

Герман закурил. В голове была невообразимая путаница.