Анатолий Петухов - Люди суземья

«Катя! Я потерял всякую надежду увидеться с тобой, а мне так много надо сказать тебе. Поэтому не сочти за бестактность, что я посылаю эту записку. Я не смею просить тебя о встрече, но если можешь, то хотя бы сегодня выйди с П., когда он пойдет на тренировку.

Гера».

Кольку так и подмывало заглянуть в записку, но он крепился и тупо смотрел на загорелую руку сестры с белым от часов ободком на запястье. Потом поднял глаза, увидел смущенное, покрасневшее лицо Кати и тихо спросил:

— Чего ему сказать-то?

— Ничего, — Катя сунула записку под машину. — Ну что смотришь?

— Дак ведь, — пролепетал Колька, — он меня ждать будет. На крыльце.

— Ты прочитал, что там написано? — заглядывая братишке в глаза, спросила Катя.

— Еще чего!..

— Ну и молодец. Скажи, что я с Петькой на озеро пойду. И всё. А машину не трогай, — и Катя вышла.

Среди множества мелких домашних дел в обязанность Кольки входило рвать к столу луковую траву. Но прежде чем отправиться в огород, он побежал к Тимошкиным. Герман сидел на крыльце, курил.

— Вам луковой травы не надо? — спросил Колька.

— Нет, — удивился Герман. — А что?

— Так. Я за травой пошел, — и, не понижая голоса, выпалил: — Катька сказала, что пойдет с Петькой на озеро.

— Ну спасибо!.. — Герман благодарно хлопнул мальчишку ладонью по плечу, и тот исчез.

Герман не мог знать, входило ли в намерения Кати идти на озеро в этот вечер, но одно то, что она откликнулась на записку и послала Кольку, было приятно и вселяло надежду. Правда, погода для лодочной прогулки совсем неподходящая — все озеро белеет высокими волнами, но какое это имеет значение, если рядом будет Катя!

Они появились на улице в обычное время — в половине восьмого. На Кате был трикотажный спортивный костюм, такой же, как у брата, но с белыми полосками по вороту, опушке и манжетам; коса была уложена на голове и пришпилена, от этого шея казалась женственней — длиннее и тоньше.

— Привет! — Петр приподнял левую руку (в правой он держал корзину). — Нет желания на волнах покачаться?

— Не откажусь! — Герман сбежал с крыльца.

— Тогда сходи, переоденься. Обуй сапоги и возьми плащ.

— Думаешь, будет дождь?

— От волны промокнешь. Иди, мы подождем.

Герман влетел в избу, сдернул с гвоздя брюки и рубаху, предназначенные для рыбалки.

— Ты куда? — изумился отец. — Опять на озеро? Разве не видишь, какой ветер?!

— Ну и что? — Герман торопливо застегивал пуговицы.

— Я убежден, что все это плохо кончится!

— А я убежден в обратном, — Герман сунул ноги в сапоги, схватил плащ и убежал.

Ветер и в самом деле был штормовой. На крышах домов гремели доски, где-то хлопала, жалобно скрипя петлями, дверь; с озера доносился монотонный гул прибоя.

Когда подошли к лодке, Петр глянул вдаль, где катились пенные валы, и вдруг сказал:

— Топай-ка ты, Катеринка, домой. Чего тебе мокнуть?

— Боишься, что растаю? — пошутила Катя, но было видно: она растеряна.

— Не растаешь. Просто ни к чему в такую волну троим плыть.

— Наоборот, троим веселее! — сказал Герман.

— Веселья и без того хватит, — бросил Петр, раздеваясь.

— Ну, если так — я пошла! — Катя повернулась и быстро зашагала к дому.

Герман беспомощно, с сожалением, посмотрел ей вслед.

Едва лодка оказалась на плаву, волны с жестокой силой обрушились на нее. Петр уверенно развернул дощаник.

— Плащ надень! — перекрывая шум прибоя, крикнул он Герману и начал греблю.

Волны бились о правый борт, каскады брызг сыпались на Петра, но он словно не замечал этого. Наклон вперед — весла врезаются под волну, наклон назад — мощный гребок, весла взмывают кверху, пролетают над волной за спину и вновь стремительно погружаются в воду.

«Все складывалось так хорошо, и все получилось так глупо!..» — уныло думал Герман. Он смотрел на пенящиеся волны, которые спешили к далекому неприютному чернеющему берегу, и не испытывал ни малейшего удовольствия от этого плавания. Но и страха тоже не было, не было ничего, кроме разочарования и досады.

По плечам и груди Петра, по извитым желобкам меж мускульных бугров на его животе струилась вода. Но и Германа не спасал плащ. Волны, дробясь о борт, швыряли на него пригоршни воды. Она попадала за ворот и стекала по спине. И на скамейке тоже была вода. Скоро Герман почувствовал, что брюки промокли насквозь и вода уже течет с них в сапоги.

«Пожалуй, хорошо, что Катя вернулась, — подумал Герман. — В самом деле, мокнуть вот так — мало радости».

— Вычерпай воду! — подсказал Петр. — Банка у тебя под сиденьем.

Герман вытащил из-под скамейки литровую консервную банку и очень удивился, что она легко наполняется водой.

Гребля до ближней сети отняла больше времени, чем рассчитывал Петр, и поэтому он решил сначала осмотреть снасти, а потом, уже на обратном пути, сделать тренировочный заплыв. Схватившись рукой за кол, он жестом попросил Германа взять место за веслами, а сам быстро перебрался в нос лодки, перегнулся через борт и свободной рукой схватил верхнюю тетиву сети. Лодка закултыхалась на волнах, зарываясь носом в гребни; снасть затрещала.

— Поддай вперед! Еще, еще!..

Герман сделал несколько удачных гребков. Натяжение ослабло, но лодку стало наносить на сеть.

— Левым! Левым!! — крикнул Петр через плечо. — Хорош!..

Он уселся на носовую скамеечку спиной к Герману и начал перебирать снасть. Руки его сновали с виртуозным проворством. Они успевали все: вынимать рыбу, перехватываться, удерживать сеть, смягчать натяжение под ударами волн и даже править лодкой, не давая ей накрывать днищем снасть. Лишь изредка, когда ударом особенно крутой волны лодку бросало на сеть, Петр коротко подсказывал:

— Поддай! Левым, покрепче!..

Но какими ни были быстрыми руки Петра, осмотр сетей затянулся до захода солнца. В лодке опять плескалась вода.

«Запоздали!.. Плавать, пожалуй, не придется», — с сожалением подумал Петр, усаживаясь за весла и поворачивая дощаник к домашнему берегу. Но тут он увидел, как спокойно вычерпывает воду Герман, и в голову пришла блестящая идея: можно успеть возвратиться домой засветло, если плыть все двадцать минут в одном направлении, к берегу. За это время не лишку нахлещет воды, и Герману не надо надсаживаться, чтобы держать лодку на месте.

Когда Герман вычерпал всю воду, Петр опять попросил его на гребную скамеечку.

— Я поплыву к лахтинскому берегу, — объяснил он свой план. — Держись за мной. Греби полегоньку, осторожно, за волной следи. Ну и, конечно, меня не протарань! — Петр оскалил в улыбке белые зубы. — Через двадцать минут крикнешь. Понял?

Герман кивнул.

Прямо через борт Петр метнулся в уходящую волну.

Лодка, на какую-то минуту потерявшая управление, развернулась бортом к ветру. Герман попытался выправить ее — не получилось: правое весло врезалось слишком глубоко, «увязло» и слетело с уключины. Пока он ставил его на место, новая волна неожиданно обрушила на колени ведра два воды. Герман растерялся, схватил банку. Но лодка раскачивалась, вода переливалась по дну, и зачерпнуть ее не удавалось.