Анатолий Петухов - Люди суземья

«Нет, надо грести, — подумал он, — и поворачивать на ходу». Но и гребля не давалась. Лодка то взмывала на гребень, то опускалась меж волн, и Герман не мог приноровиться, чтобы одинаково заглублять весла: то одним, то другим веслом гребок получался вполсилы, а то и вовсе впустую. Лодка беспомощно юлила, почти не подаваясь вперед. Минут через пять Герман оглянулся на берег. Он сразу заметил, что Лахта сильно сместилась влево: волнами и ветром лодку быстро несло почти вдоль озера. Это встревожило. Но еще тревожней стало оттого, что Петр куда-то исчез. Герман вытягивал шею, вглядывался в волны — нигде ничего, кроме белых гребней и темных провалов меж ними. Забыв об осторожности, он встал, на какой-то миг засек мелькнувшие вдали руки Петра, но тут лодка покачнулась, и он упал, больно ударившись коленями о шпангоут.

«А ведь он надеется, что лодка сзади!» — пронеслось в голове. Потирая колени, Герман поднялся, сел на скамейку и стал поворачивать лодку. Она не слушалась. Тогда он обеими руками взялся за правое весло и греб до тех пор, пока не повернул дощаник почти против ветра. Но едва сделал несколько гребков двумя веслами, лодка опять упрямо подставила волне левый борт. Снова пришлось грести правым.

И тут Герман понял: Петра не догнать. Страх мурашками пополз по спине к лопаткам. Но может быть, Петр сам заметит лодку и повернет навстречу? Тогда во что бы то ни стало надо держаться, не давать волнам и ветру нести лодку вдоль озера и, сколько можно, двигаться к берегу. И Герман снова и снова греб то одним то обоими веслами, не замечая, как волны швыряют в дощаник острые гребни...

Около месяца Петр плавал по двадцать минут каждый вечер и с точностью до нескольких секунд чувствовал, когда истекает время заплыва. Не услышав условленного сигнала, но уверенный в том, что Герман плывет сзади, он проплыл еще сотню метров. И когда уже руки ноги, спина — все тело стало сигнализировать, что время вышло, Петр перевернулся на спину и оглянулся назад. Пусто, лишь волны белеют. Посмотрел влево, по ветру, но и там волны, одни только волны. Тогда, дождавшись высокого вала, он взвился из гребня вверх. Лодка чернела не менее чем в километре. Это было так неожиданно, что Петр сразу почувствовал, как усталость свинцовой тяжестью потянула вниз. Он расслабился, запрокинул лицо, раскинул руки. Отдохнуть хотя бы одну минуту, полминуты, а уж потом туда, к лодке.

Ему было ясно: с Германом что-то случилось. Растянул связки или упал в лодке и ушибся? Или надломилось весло? В такую волну всякое может быть, достаточно одного нерассчитанного движения...

После минутного отдыха Петр снова поднялся на гребне, засек направление, сделал поправку на волны и ветер и поплыл. Расстояние не смущало — он не раз переплывал Ким-ярь, — беспокоило другое: если случилось что-то серьезное и Герман не сможет грести, лодку понесет через озеро, а дрейфовать в штормовую погоду да еще в сумерках слишком опасно.

Он плыл не спеша, экономно расходуя силы и время от времени посматривая вперед, все ждал — вот-вот там зачернеет лодка. По времени она уже должна была показаться. Петр опять остановился, заглубил ноги и, когда накатила волна, рванулся вверх. Лодка не стала ближе и по-прежнему была развернута бортом к волне. Петр похолодел: понесло, теперь не догонишь! Надежда была лишь на то, что дощаник зацепится за песчаную косу Янь-немь, далеко вдающуюся в озеро. Если же он проскочит косу, тогда... Петр боялся и думать, что тогда может произойти. Но все равно надо плыть за лодкой туда, по волнам. Надо спешить! Где-то в глубине сознания возникла мысль, что и у самого может не хватить сил: слишком много их уже отдано, да и вдоль озера плыть — не поперек, но Петр старался не думать об этом. Главное — плыть, плыть, плыть...

..Беспорядочная гребля быстро изматывала, от мозолей горели ладони, но Герман знал, что будет грести до тех пор, пока в руках хватит сил поднимать весла. И вдруг он увидел, что в лодке плавает мертвая рыба. Корзина, что ли, опрокинулась?..

Почему-то именно вид этой рыбы довел чувство реальной опасности до того физически ощутимого предела, когда и мысли, и инстинкт как бы сливаются воедино, подсказывая единственно верный путь к спасению... Корзина не перевернулась, ее залило! Герман перестал грести, убрал весла в лодку, чтобы не сшибло их волной, разулся и сапогом — он все-таки больше банки! — стал вычерпывать воду. Делал это сосредоточенно, без суеты, зачерпывал непременно полный сапог и выливал только через подветренный борт.

Вода убывала медленно: наполовину залитая лодка сидела глубоко, и почти каждая волна швыряла в нее свою долю. И все же вода убывала! Когда ее осталось так мало, что обнажились шпангоуты, Герман отложил сапог и вновь взялся за весла. Он несколько энергичней, чем бы следовало, попытался развернуть дощаник в наветренную сторону, и правое весло опять соскочило с уключины. И как раз в этот момент «девятый вал» жестоко ударил о борт. Лодка, казалось, повисла над водой. Герман выпустил весло и инстинктивно схватился руками за борта. Дощаник ухнул меж волн, потом, раскачиваясь с борта на борт, стал медленно подниматься на новом гребне, а весло — весло уже плавало за кормой.

Самообладание изменило Герману. Впившись пальцами в скамейку, он бессмысленно смотрел, как увеличивается расстояние между плавающим веслом и лодкой, — дощаник парусил высокими бортами... Последняя надежда выбраться из бушующего озера покинула Германа.

Рыба опять плавала в лодке. Болтались у ног залитые водой сапоги, точно напоминали: пора вычерпывать воду, пора! Но почему-то страшно было пошевелиться, ни руки, ни ноги не слушались, а волны все хлюпали и хлюпали через борт, летели в лицо брызги, и ветер свистел в мокрых волосах.

Внезапно в сознании возникло лицо Кати.

«Ну почему ты сидишь?! — явственно прозвучал ее голос. — Вычерпывай воду, возьми второе весло, ведь ты и раньше почти все время греб одним веслом!..»

Пальцы разжались. Герман плюхнулся на колени, нашарил на дне лодки сапог и быстро-быстро стал вычерпывать воду. Но тут дощаник резко покачнулся, накренился, и вода хлынула через борт. Волны забушевали еще яростнее. Оцепеневший от страха Герман видел, как быстро они заливают лодку и не имел сил ни пошевелиться, ни крикнуть. Он понял: пришел конец!..

...Все медленнее и медленнее плыл Петр среди белых шипящих волн. Берег уже скрылся в вечернем полумраке, и волны были единственным ориентиром. Если даже ветер изменит направление, они еще долго будут катиться в ту сторону, куда унесли Германа. Плыть по волнам, только по волнам и смотреть до рези в глазах — перед собой, вправо, влево, — не покажется ли лодка. Что бы ни случилось, но где лодка, там и Герман.