Борис Романов - «Пане-лоцмане» и другие рассказы

— Ну как, «дед», борьба с пожаром?

Пока он мне собирался ответить, вошел в коридор Вадька Тартюк, а впереди него одно очень важное лицо. Лицо посмотрело на нас со стармехом и сказало:

— Странно, мы были о вас лучшего мнения!

Стармех окончательно стушевался, а я попросил извинения и ушел переодеваться, потому что обнаружил, что на мне вместо ожидаемых брюк — вахтенные китайские кальсоны с начесом.

Лицо просмотрело записи в судовом и машинном журналах, одобрительно потрепало Вадьку Тартюка по кожаному плечу и ушло на плавбазу попутно вздремнуть в комфортабельной каюте; Сева Холмогоров сделал селедку по-архангельски с луком, и после кружки чая Вадька Тартюк нам сказал:

— Монсеньёры, у меня сегодня звездный день. Они-с (он кивнул в сторону плавбазы) гарантировали место старпома на «Быстрице», через неделю иду к Лабрадору обслуживать рыбаков.

— Отличный ход, — сказал я, — а не жаль? Столько ведь отработал…

— Дело сделано. Если вы не против, я назначаю вам рандевю в «Дарах моря».

Мы со стармехом не были против.

…Через неделю я забежал к Вадьке на судно пожелать счастливого плавания. Подтянутый и чистый, в неизменной кожанке, Тартюк сбивался с ног.

— Честно говоря, я знал, что старпом перед отходом — каторжник. Но чтобы так? Вторые сутки ботинки некогда почистить, не скальте зубы, мсье! Слушай, посиди пока вот тут, в углу… Ну, что там еще?

— Слушай, Вадик, я пойду, — робко сказал я, — счастливо тебе.

— Извини, пока! — ответил он и протянул мне руку над плечом какого-то кладовщика, который просил расписку на шланги. — Сам видишь, что и как. Ничего, и это перетерпеть надо. Оревуар!

Я глянул на его сутулые боксерские плечи, склоненные над полированным письменным столом, вздохнул и ушел. Вот и еще одна перемена, а куртка у Вадьки все еще неплохо выглядит.

…Собственно, можно не рассказывать о нашей жизни с часа окончания мореходки до нынешних дней, достаточно рассказать о Вадькиной куртке.

Она была куплена в виде длинного кожаного пальто с меховой пристегивающейся подкладкой еще в тот отдаленный уже теперь совсем период, когда мы с ним, возвращаясь из рейса, не брились по пять суток, чтобы появилась мало-мальски заметная поросль и чтобы сами мы выглядели по возможности усталыми и слегка изможденными морскими волками, которым на берегу должно быть позволено больше, чем всем прочим… Это пальто, видимо предназначенное для заслуженных полярных капитанов, мы покупали с первой получки, в складчину. По жребию оно досталось Вадьке Тартюку, но Вадька недолго носил его в первозданном виде. Он вскоре женился, и из меховой подкладки была сооружена отличная шубка для молодой жены. Теперь та шубка, конечно, давно заброшена, и Вадина жена ходит в настоящей норковой, ради которой он как-то два года подряд не вылезал с судна… А пальто, в соответствии с цветами моды, я знавал потом и черным, и коричневым, и золотистым, оно было даже светло-шоколадного цвета. В соответствии с той же модой пальто постепенно укорачивалось, пока — как раз к тому времени, когда Вадька стал капитаном, — не превратилось в уже известную всем нам куртку…

После того как Вадька ушел на «Быстрицу», я не видел его почти целый год.

Мы встретились на морском вокзале неожиданно. Знаете, после судовых рационов неплохо бывает сжевать хороший бифштекс.

— Вадька! Разве вы пришли?

— Бон суар! Садись. Я рад тебя видеть. Ты что, не знаешь, я же новое судно принял?! Маша, еще коньяк!

— Обождете, — улыбаясь, ответила Маша.

— Как же вы обращаетесь с заслуженным капитаном? — спросил я.

— Хочу — и обращаюсь! — сказала веселая Маша и подмигнула нам.

— Ну ладно, Вадька, я тебя поздравляю!

Он сидел по-свойски, и новенькая тужурка с погончиками о четырех лычках была ему очень к лицу.

Мы проговорили тогда долго, я в основном слушал. Улыбчивая Маша была готова обслуживать нас до бесконечности, но Вадька вдруг твердо сказал:

— На сегодня — хватит! Слушай, может, ко мне домой теперь, а? Лида, пожалуй, будет рада. А лучше заходи к отходу часов в девять на судно, рюмка «Баккарди» для тебя всегда найдется. Да и вообще переходи-ка ты к нам, чего застрял?

— Попробую исправиться, но теперь за тобой не угонишься.

— Это ты зря. Хотя, что поделаешь, се ля ви!

Он остановил мою руку и расплатился за все сам. Вырос Вадька, еще тщательнее стал его костюм, только плечи так и остались прежними, с сутулинкой. Выходит, не все меняется, даже если переберешься на несколько этажей выше?..

В девять утра ему уже было некогда. У него в салоне стояли с докладами механик и штурмана, а сам Вадька, слушая их, на пороге спальни менял мягкие домашние туфли на полыхающие лаком ботинки.

— Что смотришь — вещь? В Сент-Джонсе покупал. Продолжайте, продолжайте, Григорий Семеныч. Значит, претензий не будет? Отлично. Все свободны. Предупредите буксиры. Салуд! Ну, как дела? Хорошие ребята. Между нами говоря, в море можно сутками не вылезать на мостик…

— Как поживает твоя куртка, Вадька?

— Пока жива. Пожалуй, пора ее менять, а? — он похлопал меня по спине. — Извини, сейчас ко мне придут из главка.

…Когда плавбаза, облепленная тремя буксирами, вытягивалась на рейд, я стоял на причале в толпе провожающих, стараясь разглядеть на мостике Вадьку Тартюка. Мостик был высокий, и Вадька как-то потерялся на нем, а быть может, я еще не совсем отвык видеть его в другой обстановке и потому не находил глазами за сто метров, хотя раньше, ручаюсь, замечал за милю. Рядом со мной всхлипывала чья-то молодая женщина. Но Вадька Тартюк оставался самим собой: он был отличный моряк, не любил, когда его провожают слезами прямо на причале, и потому с женой всегда прощался дома…

Потом Вадькин след затерялся на промыслах в океане на полгода или даже больше, во всяком случае я долго ничего о нем не слышал, потому что сам ушел за границу принимать новое судно.

Первая весточка о нем пришла из розовых уст уже упоминавшегося в рассказе нашего однокашника капитана Геннадия Макарова.

Мы стояли у Медвежьего борт о борт, перегружая треску, и я отправился к Макарову в гости. Макаров, как всегда, был жизнерадостным и огорошил меня сразу, даже не помогая выпутаться из грузовой сетки, в которой меня опустили к нему на палубу.

— Хи-хи, — сказал Макаров, — слышал, Вадя-то Тартюк сгорел.

— Трави, — ответил я, выдирая из тросов каблук.

— Раз говорю, значит, сгорел. Случайно, говорят. Сидел в каюте, читал книжечку — хи-хи, — а помощник у него по запарке целую милю сетей на винт намотал. Буксировали в порт, то-се, простои, убытки, — скинули Вадю!..

…Эх, Вадька, Вадька! Богиня случая осталась верна тебе до конца! Только зачем она выдала тебе такой неподходящий билетик?