Илья Девин - Трава-мурава

— Щетихин? — сказал паренек и с таким важным, значительным удивлением нахмурился, точно его спрашивали о какой-то козявке, которую он не только не мог знать, по которую ему и знать было бы стыдно. — Щетихин… — повторил он опять, подражая, видимо, голосу и повадке какого-то большого человека. — А, этот! — сказал он наконец, избегая глядеть на Аню, потому что был меньше ее ростом и это уязвляло его, и в то же время чувствуя, что его важный вид ни на миллиметр не поднимает его в глазах этой девушки — не то что в глазах ее мамаши. — Этот… — повторил он. — Сенгеляйский кажется?

— Да, да, Александр Сергеевич, — живо помогла Аня, не в силах скрыть своей доброй, понятливой и чуть презрительной улыбки. — Секретарь Сенгеляйского райкома комсомола, — добавила она.

— Ну да, да… — с важной утвердительностью сказал черноглазый паренек. И еще больше нахмурился, уже совсем в сторону, но не в силах скрыть досады: — Он, ваш Щетихин, в числе делегации срочно был вызван в Москву на… на… — Тут он запнулся, вскинул глаза на Аню и, желая скрыть правду и по молодости своей еще не умея скрыть ее, заморгал часто, смутился и добавил: — Совещание передовиков… Ну, делегация…

Может быть, он смутился от того, что вынужден был перед этой красивой и такой независимой девушкой признаться, что не он, секретарь, был вызван в Москву, а Щетихин, о котором он сам был весьма невысокого мнения, но вот, однако!.. И, дернув головой в сторону, он еще сказал:

— Все они уже вчера вечером вернулись, и ваш Щетихин давно дома.

Конечно, при этом он не мог скрыть пренебрежения своего, однако Ане уже не было никакого дела ни до молодого чиновника Чепурнова, ни до совещаний. Аня готова была обнять и расцеловать этого страшно важного черноглазого секретаря.

— Нет, правда?! — вскрикивала она, улыбаясь и хватая мать за руку. — Мама, ты слышишь, слышишь!..

И строгий секретарь тоже не выдержал своего серьезного вида, заулыбался, поглядел на Елену Васильевну, на Аню и смешно покраснел.

Вот так все выяснилось со Щетихиным. И лежавшая на душе память о темной, тревожной ночи в Урани, Лизино смятение, Лепендин и Груша, собравшаяся на торф, Валентина с Семкой, вся эта смутная тревога и о себе самой, о своем будущем, вдруг проснувшаяся в тот вечер, — вот все это с радостным известием о Щетихине легко и безбольно отделилось от Ани, от ее дум, от забот, стало чем-то бывшим, милым, о чем приятно и вспомнить. И даже Саранск со своими весенними улицами, с зазеленевшими деревьями, с праздничной музыкой и обилием нарядно одетых людей показался вдруг до слез желанным!..

Может быть, так вот и взрослеют люди?

Вечером Аня писала под диктовку отца реферат под таким названием: «Влияние технологии сушки на качество сушеного картофеля и устойчивость сушеного картофеля при хранении».

Сначала все это показалось ей довольно комичным: как-то не вязались эти громкие и значительные слова с той самой картошкой, которая растет у них в огороде, и Аня подумала даже, что мама права, когда писала ей о странных занятиях отца. И, сдерживая улыбку, она писала:

«Сушеный картофель предназначается в основном для снабжения армии, различных экспедиций и населения в период возможных катастроф и бедствий. Поэтому очень важно, чтобы высокие качества сушеного продукта сохранялись в течение длительного времени».

Написав эти слова, Аня уже как-то по-иному взглянула на отца, который с наморщенным лбом и с каким-то незнакомым Ане выражением лица ходил взад-вперед по комнате.

— Написала? — спросил он, поймав ее взгляд. — Так, поехали дальше… «Однако даже после непродолжительного хранения при умеренной температуре сушеный картофель резко изменяет свои свойства. Небольшие сроки хранения сушеного картофеля (от шести до двенадцати месяцев) мало приемлемы для практики. Поэтому исследование причин, обусловливающих ухудшение качества сушеного картофеля при хранении, и изыскание способов предотвращения порчи этого продукта приобретают весьма актуальное значение…»

— Это уж так, так! — сказала вдруг и сидевшая с вязанием в руках Цямкаиха. — Иной год какая-то уродится картошка, вовсе не лежит, до рождества вся догниет.

Петр Иванович засмеялся и ничего не сказал.

И вот странно: после этих слов Цямкаихи Аня уже ни в чем не сомневалась, она поверила, что отец занимается полезным делом.

Реферат этот Петр Иванович намеревался отправить на консультацию в Тимирязевскую академию на имя своего довоенного знакомого, который приезжал в Саранск в тридцать девятом году для изучения, как он говорил, проблемы увеличения посевов конопли. Петр Иванович тогда еще был совершенно равнодушен к подобного рода вещам, и это научное название казалось ему смешным и скучным; однако сейчас это же самое название, — а он отлично вспомнил его! — звучало ему как сладкая музыка: «Проблема увеличения посевов…» И вот этому знакомому, о котором он с тех пор и слыхом не слыхал — Дерюгин Василий Митрофанович, — и намеревался послать Пресняков свой реферат и попросить «поглядеть по-товарищески».

И вот Аня старательно, крупным круглым почерком пишет в ученической тетрадке под диктовку отца:

«Установлено, что интенсивность реакций неферментативного потемнения, при прочих равных условиях, пропорциональна количеству остаточной влаги в сушеном продукте. Тем не менее овощесушильная промышленность еще не имеет разработанной технологии производства сушеного картофеля пониженной влажности. В настоящей работе мы поставили задачу разработать технологию сушки картофеля до остаточного содержания влаги в готовом продукте 6—7 процентов».

Сам Петр Иванович, закинув «руки» за спину, ходит по половичке от двери до стола и, дойдя до стола и поглядев сосредоточенно на склоненную Анину голову, на светлые колечки волос на шее, поворачивается и идет мимо диванчика, на котором, как тихая птичка, сидит Цямкаиха и вяжет на спицах.

Дверь в кухню прикрыта не плотно, и Петр Иванович с минуту стоит и смотрит на Елену Васильевну. Елена Васильевна, в халате, с распущенными волосами, читает книгу за широким обеденным столом. В сторонке от книги стоит блюдечко с мытым, еще влажным изюмом, и Елена Васильевна, не отрываясь от книги, берет изюм из блюдечка и ест. На лице ее появляется что-то вроде улыбки, и Петр Иванович никак не может понять, отчего эта сладкая улыбка: от того, что она читает, или от изюма? И, коротко вздохнув, он оборачивается и спрашивает Аню:

— Итак, на чем мы остановились?..

А Цямкаиха вяжет, позванивая спицами, большой мужской носок. За три дня она уже соскучилась по Урани, по своему дому, и все ей представляется, как за эти теплые дни распушилась береза перед домом, как позеленела улица, как сузилась, затянувшись травкой-муравкой, тропка на колодец.