Василий Бочарников - Тропинка к дому

И они приняли ее.

Бабка Пелагея только что отвернула с Ивашкинского тракта на проселок, как ее догнал на мотоцикле Михеев. Остановился, пригласил:

— Не забоишься, Пелагея Яковлевна, так садись, подвезу, — отстегнул брезент на люльке, достал желтый, без козыря, дорожный шлем, подал старухе.

— Как горшок, — усмехнулась бабка, надвигая шлем на платок. — Петрович, слыхала, будто бы лосиха сбежала от тебя… Не нашлась? А?..

— Нет, не нашлась.

— Слушай, слушай, — усаживаясь, заговорила она, — а я ведь знаю… знаю, почему лосиха ушла.

— …Гм… гм… интересно.

— Не больно интересно: побил ее Орлов. Своими глазами видела… Ты верь, верь! По ногам стегал… Меня, значит, как раз в Ивашкино вызвали с дочкиным мальцом водиться. Ну, я раненько и подалась. Мимо фермы, чтоб покороче. Все было на моих глазах. Побожиться могу… Жалко стало лосиху, отругала прохиндея. А он — меня, тьфу, пьянчуга!!!

— Та-ак… — Михеев пятерней сгреб бороду, того гляди, выдерет. — Значит, побил!.. Вербу помнишь?

— Да я всех ваших лосей знаю. Изба моя, сам знаешь, с краю, какая экскурсия ни наткнется, веду, показываю…

— Так вот: потеряли Вербу. Э-эх, и лосиха была, — тяжко вздохнул. — А Орлов уволился. Сам… Значит, побил… — сухощавое лицо его сморщилось от боли.

Волчица была зла. Еще в начале зимы ее неизменный друг, лобастый матерый волк, лунной тихой ночью повел стаю на кордон, намереваясь зарезать боровка. Лесников пес поднял тревогу, от крыльца с грохотом выкинулся высверк огня, и вожак навсегда остался там.

Он был верным другом: любил, оберегал ее, добывал корм, когда в лесном овраге под корнями сосны, в логове, появлялись волчата; он каким-то особым чутьем угадывал, где их подстерегают капканы, обходил отравленную пищу. Никто лучше его не знал окрестных лесов я их тайн.

После его гибели волчица часто закидывала голову к темному небу и выливала свою боль в протяжно-надсадный вой.

Боль не утихала, и волчица решила навсегда уйти из родных мест.

С собой она увела двух переярков — сына и дочь лобастого. Им шел всего второй год, но это были крупные и сильные волчата.

Трое суток дороги приморили, да и голод давал себя знать: перебивались кое-чем. И тут им повезло: наткнулись на лосиный ход. Волчица-мать знала, что это такое — «лосиный ход». В заснежье при крутых морозах и обжигающих ветрах лоси торят общую тропу на вырубки, к реке, на большие лесные поляны и там, защищенные от лютых ветров-снеговеев, пасутся.

Лосям в эту пору тревожно, они сбиваются в стадо, стадом и ходят; в голову становится чуткая бывалая лосиха, за нею молодые, а прикрывают группу быки.

Лосиный ход сулил поживу, большую и лакомую. Волчица то и дело останавливается, принюхивается: крепко, дразняще наносит лосиный дух. И сразу в ее поведении все меняется: расслабленности нет и в помине, пристальней, острей взгляд, каждый мускул напрягается готовностью к жестокой борьбе. Красив зверь, когда он в своей стихии! Она только чуть крупнее переярков, но фигура отработана безупречно — сила, хитрость, упорство в каждом движении.

Плотная, светло-серая, местами с сединой, шерсть, острая морда с точеными ушами, чуть провисающий хвост, неутомимые лапы. Она бежит первой, оставляя за собой на снегу крупный, отчетливый след, она словно формует его, чтобы переяркам было легче. Они уверенно кидают лапы, точно попадая в след матери… Незнающий, наткнувшись на этот плотно отпечатанный волчий след, примет его за след одного зверя.

Бег оборвался. Лоси близко. Что-то смутило волчицу? Что же?.. Оттуда, с поляны, где паслись лоси, нет-нет и раскалывало лесную студеную тишину отрывистое «динь-динь». Это был плохой, очень плохой звук — звук железа. Она знала еще сызмала: железо всегда грозит волку бедой. Откуда он взялся в зимнем глухом лесу, этот необъяснимый звук, и как может он уживаться с лосями? Непостижимая загадка. Будь это летом — другое дело: корове или телку на шею повесили колоколец, чтобы он давал весть пастуху.

«Динь-динь» сбивало с толку волчицу, пугало. А впереди — охота. Разве она не знала, какой должна быть волчья охота?! Дерзкой, расчетливой, скорой — тогда удача. Смять врага страхом — тогда удача.

Опять: «Динь-динь… Динь-динь». Волчица зло трясет башкой. Колет, прямо в сердце колет этот проклятый звук… Может, потеряв друга, она сразу постарела, ослабла и это от тяжкого перехода у нее зазвенело в ушах? Она тревожно поглядела на сына и дочь — нет, и они озадачены странным звуком не меньше, чем она.

Откуда было знать пришлой волчице, что они наткнулись не на диких лосей, а на лосей, которые подружились с человеком. Таких лесовиков она еще не знала и никогда не встречала. Она чуяла, как навстречу накидывало приманчивый запах лосиного пота, — шерсть ощетинилась, кровь горячими толчками пронизывала все тело.

Волчица вышла из лесу на поляну, сзади тропу перекрыли переярки. Тут она схватится с лосем.

Вдруг совсем близко раздалось страшное «динь-динь», из-за ельника выступил рослый самец. У него уже не было рогов, страшное оружие лось сам кинул в снег. Это обрадовало волчицу. Она подобралась вся и броском кинулась на лося. Вот сейчас вцепится в шею и… Однако опытный лось — это был Малыш — успел увернуться, подкинул высоко передние ноги и, когда волчица, промахнувшись, клацнув зубами, взвихрила снег, сверху, с высоты, разгонисто ударил копытом по серому мощному загривку. Словно от топора, хрястнули шейные позвонки. Последнее, что слышала оглушенная болью волчица, было «динь-динь», она попыталась отпрянуть в сторону, но лось железным копытом сокрушил ей ребро. Переярки метнулись в лес…

Боцман Привалов, ни о чем не догадываясь, потрубил в горн, собирая стадо. На краю поляны лоси сгрудились в кучу, шумно волнуясь. Привалов поспешил туда на лыжах и на окровавленном снегу увидел красивую волчицу. Он сразу догадался, что тут была схватка, но, который же из лосей убил волчицу, узнал только на ферме: нога у Малыша была оцарапана.

Шкуру волчицы, добытую без выстрела, Константин Макарыч хранит и, случается, показывает гостям.

— Макарыч, звонил директор совхоза. Сено на Журавкинской ферме кончается. Гусеничный трактор в ремонте, а на колеснике на Егоршину сечу, сам знаешь, не продраться. Нас просит повозить на лосях, — Михеев отряхнул с бороды иней, стукнул валенком о валенок.

— А лошадки в «Рассвете» ни одной. Вот бы когда она пригодилась, лошадка-выручалочка. — Привалов в полушубке и пестрых собачьих унтах повыше колен казался еще крупнее.

— Нужно, Макарыч, помочь, — Михеев тронул друга за рукав полушубка. — Корову-кормилицу дают безотказно, и молоко, и картошку, и овес, и лес. А заместо тебя Алексей с Зиной попасут сегодня лосей.