Василий Бочарников - Тропинка к дому

Потревоженная стрекоза, поработав крыльями в воздухе на одном месте, пока не ушла в траву плотвица, пока не успокоилась вода, снова опустилась на свои необычные качели.

Ах, синяя стрекозка! Ах, проказница! Ходит вверх-вниз на стебле куги, отражает крыльями солнце, беззаботная, веселая… И не всяк знает, как смела и решительна она. Мне рассказывал знакомый, что ловил он на синюю стрекозку голавля, пуская по течению, — вдруг спикировала на наживку другая стрекоза и давай поднимать накрыло пострадавшую. Так старалась, так хлопотала. Раз не удалось. Два. Три. Поднималась, работала крылышками, крепко цеплялась ножками за подружку, силилась вытащить ее из воды, но удачи не было. И откуда ей было знать, что пострадавшую держали и рыболов, и леска, и крючок. Всего меня перевернула эта сцена. Зарекся ловить на стрекозу.

Меж тем до качелей нашлись охочие: спикировала еще одна синяя стрекоза, стебель перевесили, окунули в воде, сами окунулись и тут же взлетели, заиграли и пропали из глаз.

А качели качались. Качели летали. И сверкал на солнце ополоснутый водой стебель куги.

Еще весной на Лежанке, большой поречной поляне, где обычно отдыхают коровы, заприметил странный зеленый островок. Трава еще только-только щетинилась, а крапива уже дружно поднялась над землей… Островок был овальной формы, и, я как глянул на него, так и вырвалось вслух:

— Да это же «тещин пирог»! Как там в песне: было у тещи семеро зятьев…

Да, таким пирогом пока никто не пожелал угоститься: ни корова, ни лось, ни птица.

Тогда, весной, на «тещин пирог» еще можно было глядеть: густо-зеленый, приметный. А вот сейчас, летом, крапива выросла, по-змеиному изогнулась, а верхушки у нее в цветении — все-все подернуты зелено-коричневой сыпью.

Так и простоит (нет охотников!) до самой зимы нетронутым «тещин пирог».

Сразу за избой — огород. Меж нашим огородом и смешанным леском (растут здесь под уклон взгорка ольха с рябиной, черемуха, поодиночно елка с сосной) просторная прогалина, зараставшая густой-прегустой травой. Траву выкашивают соседи.

Еще недавно тут, в прогале, стояли старые, одичавшие яблони; год уродят — два, а то и три отдыхают; а перед яблонями красовались два куста орешника, формой — как снопы, сильные, взрывчатые, приметные. Идешь на ключ за водой, обязательно остановишься, поглядишь на них, полюбуешься, и вроде бы только от одного этого поубавится у тебя забот.

Я любил эти орешники, конечно же, совсем не за орехи, а за их веселый, бодрый вид, а может, за дружелюбие или просто за то, что они были тут, рядом, возле жилья: ведь это тоже славно. И замечал, когда у них рвались почки и вылуплялись первые листья, когда в кружевных розеточках двойнями, тройнями круглились заманчивые орешки, когда эти орешки, обожженные солнцем, желтели, смуглели — и вот уже торопливые детские руки срывали их, и тут же ребятня, ликуя, вскрикивая, похваляясь трофеями, зубами дробила скорлупу, добывая заветные ядрышки, такие сладкие и ароматные…

Настоящий гостинец лета!

Недавняя суровая зима, полютовав в наших краях, сожгла злыми морозами и яблони, и оба куста орешника.

Ветры сломали и свалили сухие, хрупкие удильники орешников. Было грустно глядеть на жалкие остатки некогда таких красивых кустов. Казалось, тут уже невозможна жизнь. Все кончено. Иди в лес, ищи и неси саженцы. Так я и поступил, но, оказывается, и в наших лесах орешники в ту зиму начисто вымерзли.

…Отзвенел сенокос нынешнего лета. Были холода в июне, но крепко поправил лето июль — расщедрился на солнце, такие деньки сверкали, так удалецки разгуливались от зари утренней до зари вечерней! А затем и август одаривал теплом.

Прогалину меж нашим огородом и леском тоже выкосили. И вот тут-то на просторе однажды утром шагал я с ведрами с ключа и споткнулся. И остановился в радостной растерянности: передо мной на том же самом месте стояли два куста орешника, мягко-округлые, дружно устремленные к небесам, к солнцу, с крупными листьями; ветви длинные, гибкие, выше моего роста, зелено-коричневые… Когда же свершилось это чудо?

Я верил и не верил своим глазам: ведь даже зеленого росточка не было в первую, после случившегося, весну. Глаз машинально поискал среди листьев каленых, с привлекательной смуглинкой, орехов, но их не было! Да и быть не могло! Что я! Ведь это же новое племя! И спасибо, спасибо ему уже за то, что оно так славно выросло. Придет срок и орехам! Подождем!

И я снова с жадностью разглядывал их. Кусты отстояли один от другого на расстоянии вытянутой руки, и только две ветки правого и левого куста касались друг дружки, словно здоровались, словно поздравляли друг друга с тем, что совершили, сумели совершить: утвердились на родной земле. Крепко.

Я то подступал к кустам и трогал их живые ветки и листья, то отступал назад, любовался, радовался своему открытию: теперь уж я буду наведываться к этому месту и летом, и осенью, и зимой, и, конечно же, весной.

Я глядел на кусты орешника и думал: они уже научились переносить темноту и тишину ночей, встречать утра, дружить с солнцем, ловить чистые струи дождей, у них уже есть — прикопили — сила сопротивляться будущим морозам, любым шальным ветрам — как много они умеют! И, наверное, не растеряются, когда пожелтеют листья и ветер сорвет их и швырнет на траву, эти потери не так уж страшны.

Я шагал дальше с ведрами ключевой воды. А в душе? В душе — праздник.

Нет рыболова, которого бы не манила, не грела, не вела через все допустимые на реке лишения мечта: поймать сегодня большую и красивую рыбину. Тогда отмахнешься от дождя, стерпишь комариные атаки, будешь стоять, не двигаясь, по колено в воде и час, и два… Велико рыбацкое терпенье!

В этот день и у меня была мечта: поймать язя, да такого, от которого бы сердце сладко запело. Такого, который бы долго-долго помнился и не раз приснился. Я знал, в каком омуте на нашей речке Покше водятся язи. Перед этим местом речка была мелка, убыстряла ход, чесала и трепала водой зеленые косы травы, взбивала пенку, весело пошумливала и с ходу влетала в просторный омут. Мель обрывалась глубокой яминой. Вот тут, возле камня, который желто проглядывался в ключевых струях, и дежурили язи: вдруг речка подкинет стрекозку, овода, муху, бабочку, ручейника.

Я приготовил удочку, насадил на малый, плотвичный, крючок зеленоватого ручейника и сделал первый заброс, на быстринку. Ручейника без грузила закрутило и понесло. Вот и заветная яма. Поплавок стремительно дернуло и потянуло вперед — взяла верхоплавка. Но так чисто и точно сработала, что пришлось насадить новую наживку.