Яков Ильичёв - Турецкий караван

— Не жалко! — как эхо отозвался чиновник.

Потом, испросив разрешения, он попрощался и ушел.

Рауф сам завел граммофон, сел в кресло, закрыл глаза и, слушая шипящую музыку, пустился вспоминать, как он остановил кровопролитие.

…Тогда в Мудросской бухте острова Лемнос стоял могучий британский дредноут «Агамемнон». Другое судно доставило на его борт английского адмирала Артура Кальторпа и его, Хюсейна Рауфа, тогда морского министра, представителя рухнувшей Оттоманской империи, ошеломленного катастрофой. С ним привезли Решада Хикмета, субстат-секретаря, и Саадуллу, полковника генштаба.

Сотрудники сказали потом, что он был бледен, по вискам из-под края фески тек пот. Рауф хотел верить, что морские чины Великобритании — честные моряки и, подписывая с ними перемирие, он, Рауф, выполняет неизбежные формальности. Вскоре последует мирный договор, и отважные командиры вновь свободно поведут свои корабли по всем морям и океанам, установятся новые честные контакты — взамен ненужных теперь связей с Германией, в союзе с которой несчастная Турция и погибает. Предполагалось, что, конечно же, мирный договор с Антантой возобновит походы красавцев броненосцев и крейсеров, которыми он командовал. Корабли созданы для плавания!

Во все это он верил и не верил. Уж очень крутыми были требования победителей. Кроме флота они забирали все форты, суда, туннели Тавра, персидские и аравийские территории. Присвоили себе право оккупировать любой вилайет Армении, Батум и Баку. Право контролировать радио и телеграфные станции, все кабели. Право захода, причала и ремонта своих судов в любом турецком порту. Потребовали выдать все сведения о минных заграждениях в Черном море.

А обязывались только оставить на местах губернаторов Анатолии. Это был призрак сохранения государства. Перед тем как поставить свою подпись, Рауф раз, и другой, и третий переспросил Кальторпа: будут ли союзники честно выполнять соглашение о перемирии? Кальторп трижды, не уводя глаз в сторону, торжественно, однако с оттенком досады, отвечал: будут, будут, конечно же будут…

Отяжелевшая рука Рауфа, как чужая, обмакнула перо в чернила. Как чужая, поставила подпись на документе, означающем смерть империи. Восторжествовала логика войны.

Ныне, борясь за свое существование, приходится признать покровительство победившего цивилизованного Запада. Той же Англии. Или Америки, если соблаговолит наконец принять над Турцией руководство. А может, войти в союз с Францией?

Почему он оказался тогда пленником на Мальте, не ушел в Анатолию, в Ангору, как того требовал Кемаль? Тогда в Константинополе люди, посланные начальником английской тайной полиции, прибыли на автомобилях, вошли в меджлис и потребовали выдачи Рауфа и других застрявших в здании депутатов. Полицейские ожидали внизу. А наверху совещалась группа сторонников Кемаля. Все старались убедить Рауфа немедленно бежать. Кто-то принес ему штатский костюм — переодеться. Из здания палаты можно было пройти в сенат, оттуда на улицу. Один из офицеров был особенно настойчив: есть четыре лодки с экипажами из верных аджарцев; как только Рауф выйдет, переодетый, и сядет в лодку, он окажется в безопасности. Час обсуждали. Рауф остался тверд — не хотел уходить от англичан, с которыми подписал перемирие. Сорок депутатов ушли в Анатолию, скрылись. А он сделает другое. Рауф высказал оригинальную мысль: напав на меджлис, англичане нарушили соглашение о перемирии; пусть письменно заявят, что силой взяли его, Рауфа. Кажется, все восхитились, кто-то пошел вниз к полицейским. Рауфа увели, потом увезли… Ничего страшного. Ведь еще перед Мудросом он признался англичанину Тоунсхенду: «Турция желает дружбы Англии и просит о ее покровительстве».

Приятное и удобное изгнание на Мальте ознаменовалось продолжительными беседами, обедами, прогулками с англичанами, превратилось в отдых, насыщенный новыми идеями. Теперь, когда Рауф вернулся из ссылки и Кемаль вызвал его в Ангору, открылась возможность самому привлекать к своим идеям Собрание и членов Совета векилей. Да! Вопреки Мустафе Кемалю!

Рауфа и Кемаля народ считал соратниками, братьями. Действительно, вместе начинали движение; после Мудросского перемирия, оказавшись в Анатолии, они в городе Амасье совещались ночью в комнате без свечей — это было известное теперь «совещание в темной комнате», — поклялись спасти родину, подписали воззвание к народу. Рауфу уже тогда многое не нравилось во взглядах Мустафы, и он подписал воззвание только утром, после долгих колебаний. Мустафа слишком прямолинеен и самонадеян, грубит Западу, пренебрежителен к Вильсону и всей Америке. Связался с Москвой. Все думали, что его письма Ленину — лишь тонкая дипломатия и имеют конечной целью добиться уступок от Запада. Но Мустафа зашел далеко, получает от Советов золото, оружие и надеется силой вытеснить из пределов новой Турции войска западных держав. Жестокая ошибка! Крестьянское разутое, безоружное войско Мустафы, хотя бы и дуло во всю щеку, не сделает бури и не отгонит британский флот, который, в сущности, и не нужно отгонять — пусть станет защитой Турции!

С самого начала национального движения Мустафа взял власть и чем дальше, тем крепче забирает ее. Он вокруг пальца обвел своих ближайших товарищей, Рауфа и Рефета, прикинулся защитником ислама, тогда как дальней скрытой целью его было и есть разрушение султаната, всех мусульманских установлений. Он навлек множество бед на страну, вызвал восстания и мятежи.

Когда греческая армия подошла к Ангоре, казалось, что песенка Мустафы спета. Но — победа на Сакарье, и он стал просто невыносим, потребовал продлить чрезвычайные полномочия, подчинил себе Собрание и Представительный комитет, забыл друзей.

В Ангоре Мустафа встретил его на вокзале. Они демонстративно обнялись… В те первые дни еще не было мысли устранить Мустафу. Только завоевать, склонить: «Брат Мустафа, ради старой дружбы, образумься! Нельзя же так: ты заставил нацию наделить тебя верховной властью, ты — диктатор!» Но теперь ясно: его нужно изолировать. Открытая попытка, однако, может стоить головы: Мустафа — человек решительный, взял вот, не постеснялся и в качестве ответной меры арестовал в Конье, Самсуне, везде всех английских агентов и офицеров.

Вокзал в Тифлисе — на левом берегу Куры. Поезд остановился, в вагон Фрунзе вошли двое — командир и с ним человек в фуражке, в пальто. Назвался:

— Легран, представитель Наркоминдела России.

Привокзальная площадь несла запахи бензина и навоза. Фаэтоны, пролетки, блещущие на солнце авто. Фрунзе с советниками, Ваней и Леграном сел в автомобиль. Покатили.