Яков Ильичёв - Турецкий караван

Коричнево-изумрудный город лежал в котловине. По ней текла желтая река. Вокзальное шоссе — Легран называл — вело, мимо лесопилки, паркетной фабрики, на длинную Елизаветинскую улицу. Поехали вниз, к реке, к Большому Верийскому мосту. Посреди Куры тянулись узкие зеленые острова, как крокодилы…

— Какие дела, положение? — Фрунзе обратился к Леграну.

— Советской власти в Грузии уже девять месяцев! После бегства меньшевиков все народности празднуют национальный мир… Советская власть и интернационалистская пропаганда творят чудеса. Хотя еще не смолкли вопли национал-уклонистов… Хорошо работают и беспартийные в учреждениях, в самом горсовете. Полное признание большевиков!

— А с продовольствием-то как?

— Привоз продуктов сразу на миллион пудов больше! Ведь раньше население войнами было оторвано от земли. Теперь хлеб на рынке в два раза дешевле. Топленое масло — тоже… Далее: Закавказье получило от Москвы золото для закупки за границей лучших семян. Чтобы засеять весенний клин…

— Так… Прекрасно… А мы сегодня же приступим непосредственно к нашим делам. Проведем совещание, посоветуемся. Приехал ли кто из Наркоминдела Армении?

— Нарком вчера приехал, товарищ Фрунзе. Поселился в гостинице «Ориант». Там, кстати, и для вашей делегации номера. — Легран вдруг засмеялся: — Был Кавказский штаб мировой контрреволюции! В этой гостинице жило горское вредное правительство, царский чиновник Джабагиев, нефтепромышленник Чермаев, жили агенты Деникина, эмиссары Антанты. А сегодня займет комнаты ваша делегация, товарищ Фрунзе…

Да, совсем недавно в этом городе властвовали меньшевики с седовласым Ноем Жордания во главе; они гордились своей обособленностью, разрывом с Россией и тем, что обещался приехать в Тифлис Каутский, что европейская социал-демократия хвалила, хвалила… Но в самой Грузии превозносили меньшевиков только меньшевики — сами себя, речами вот в этом театре, вот в этом городском саду, вот в этой женской гимназии. Рабочие голодали, тюрьмы были полны, князья благоденствовали, междоусобицам не видно было конца.

С Ольгинской авто выкатилось на Почтовую площадь. Шофер показал дом, откуда можно «телефонировать и телеграфировать». Краса Тифлиса — Головинский проспект. Над бывшим дворцом наместника реет красный флаг, во дворце работают ЦИК и Совнарком Грузии. На улице Петра Великого помещается Кавказское бюро Коммунистической партии, там работает Серго Орджоникидзе.

По Головинскому проспекту шли люди в голубоватых студенческих куртках, в косоворотках и фуражках, у иных башлыки висели на спине, — шли свободно, уверенно. Над каменными воротами с верхом наподобие шлема — старинные массивные фонари; чугунные тяжелые решетки соединяли дома, но воздух был уже легкий, свободный.

Напротив дворца — гостиница, девяносто номеров. Это и есть «Ориант».

Кемик верил, что найдет сестренку…

Шла битва за спасение детей, бродивших по России, миллионов беспризорников, сирот из голодающих губерний. Эту битву вели рабочие и крестьяне, наркомы и командиры. Кемик нисколько не удивился, когда однажды в дороге Фрунзе спросил, как именно намерен Кемик искать свою сестренку. Прибыв в Тифлис, Кемик твердо верил утром, что через какой-нибудь час увидит повзрослевшую Маро. Ваня, однако, не спешил поддержать эту веру: жизнь, она не знает про твои надежды…

Кемик хорошо помнил адрес и как идти. Из гостиницы двинулись с Ваней вместе. Обогнув здание библиотеки, вошли в узкую Дворцовую улицу и ступили затем на площадь.

— Эриванская! — заволновался Кемик. — Вот караван-сарай. Каждый дом знаю… Пушкинская вот…

Кемика лихорадило. Он безостановочно и торопливо говорил, пока шли по Институтской, потом по Нагорной. Все в гору. Здесь стояли уже не дома, а домишки, не чугунные решетки, а заборчики из заостренных досок соединяли их. Ясно: простые люди в них живут, сироту не оставят. Ваня тут остановился:

— Давай закури и отдышись. И чтобы ты был как вот эта скала. Иначе дальше один пойду, спрошу…

Вот Кривая улица, в конце ее под горой и должен стоять домик той старушки… Но конца пока не видно, улица берет то вправо, то влево и вверх. Дома у самых кюветов.

— Что-то не узнаю, — глухо сказал Кемик. — Это Вознесенская? — крикнул он женщине, стоящей за заборчиком. Та спросила:

— Кого ищешь, сынок?

— Старуху и девочку. Домик был.

— Да, был… И старуха была с девочкой…

— Где она, говори скорее, тетушка!

— Позапрошлой весной такой ливень упал, всю улицу затопило. Бабушка упала и утонула, о камень ударилась. Ее будку снесло, крыша в воду съехала. Марошку мы подобрали, ее взяла к себе моя квартирантка, добрая, одинокая…

Кемик кинулся к заборчику:

— Она у вас? Говори же!

— Выслушай, сынок. Женщина приезжала из Дилижана ненадолго, очки раздобыть. Очки купила и уехала, но уже с девочкой. А недавно приезжала опять, сказала, что девочку поместила в приют в Александрополе…

— Опять в тот самый, из которого я взял ее, сестру мою?

— Сынок, ныне приютов полно везде. У каждой дороги. Война строит приюты: родителям — в земле, сиротам — возле могил…

Ваня положил руку на плечо Кемика:

— Мы же поедем через Александрополь!

Но женщина вздохнула:

— Туда незачем вам, дети. Дальше надо. Город занимал Карабекир-паша, и турки перевезли приют в Карс.

— Но Карс ведь теперь турецкий?!

— Будем же и в Карсе, — сказал Ваня. — Карту видел?

Женщина вошла в дом и вынесла шерстяные чулочки с красными полосками и квадратами:

— На милые ножки Маро наденешь, сынок, там холодно.

— Спасибо, тетушка…

Чулочки убедили Кемика, что Маро жива. Ваня проговорил:

— Колотися, бейся, а все надейся. Можно надеяться, слышишь, Макар?

Кемик надеялся. От этого даже к Кулаге подобрел. Днем уже втроем ходили:

— Какой город!

На базаре товаров — горы. В толпе бывшие чиновники, все еще в форменных своих фуражках. От нужды продают накопленное свое добро. Но больше на базаре крестьян из окрестных сел, лавочников, грузчиков, шорников, портных, чеканщиков и сапожников. Кто в косынке с широким хвостом, кто в войлочной ермолке. Иные в кожаных лаптях и толстых носках — в них у щиколотки засунуты штанины. Шныряют мальчишки.

У подножия горы — нижняя станция фуникулера, но пошли пешком и сверху увидели площадь Майдан. Аж сюда, на гору, доносится с нее музыка — дробный стук барабана, пронзительное пение зурны, легкое дребезжание бубна, звуки шарманки, песни и, кажется, даже прибаутки тифлисских шутников — «кинто», щеголяющих в высоких картузах, в широченных шароварах и чохах.

Ваня спросил, какие тут проживают национальности. Кемик долго перечислял:

— Хевсуры, гурийцы, абхазцы, имеретины, сваны…