Яков Ильичёв - Турецкий караван

— Кемик, — крикнул Ваня, — выношу тебе благодарность за правильный подбор конского состава!

Нет, не видели ласки, усиленного корма эти животные. Тощали на крутых верстах, не вылезая из хомута.

Вернулся в отель, чтобы доложить Фрунзе. Сюда же подошел и юзбаши Хасан:

— Путь есть, кони есть, яйлы есть!

— Так давайте прощаться, — сказал Фрунзе.

Феик, начгарнизона, все провожающие стали прощаться. Дальше миссию сопровождать будет не Хасан, а майор, начальник специальной охраны. Хасан вспомнил, наверно, как ночью на пароходе Ваня одел его красноармейцем, подошел:

— Ваныя, брат…

Прощались прямо-таки по-родственному.

Фрунзе теперь надел папаху — теплее…

Ваня поместился в яйлы с Фрунзе, Свой зачехленный карабин сунул под край миндэра — тюфяка, постеленного в фургоне.

Наконец воинский начальник подозвал майора, сказал:

— Ну, раньше аллах, потом ты, надеюсь на тебя.

И караван тронулся. Зазвенели, забрякали колокольцы.

Под стук окованных колес и высокие заунывные крики арабаджи караван покатил прочь от моря в турецкие, зимние горы.

Путь в глубь Анатолии пролегал по дороге, проложенной тысячи лет назад древними греками. Анатолия по-турецки звалась «Анадолу». Ее срединные земли — однообразные высокие плато и без выходов впадины — просторы степей. Сюда надобно пробиться через внешний мир — цепи гор; проехать глухие чащи, в которых прячутся турецкие, греческие селения; выбраться из черных ущелий: миновать пещеры в горных лесах, где хоронятся вооруженные отряды понтистов и дезертиров. Река Кизыл-Ирмак, стремительная и бешеная, здесь расколола горы; потоки накрошили множество изолированных участков.

Фрунзе избрал этот путь, лежащий значительно восточнее античной Павлогонии с ее лабиринтом лесистых склонов и глубоких впадин. Намеченный им путь — самый выгодный: древние, прокладывая дорогу, учли течения, разливы и буйство рек, ход ущелий, возможность камнепадов и обрушений. К тому же здесь больше различных селений и людей. А встречи, беседы с крестьянами, солдатами, чиновниками — важнейшее в расчетах Фрунзе, в проекте поездки. Нужно увидеть и услышать страну. Понять ее, почувствовать…

Еще до выезда из города начался мелкий частый дождь. Разбитое шоссе непрерывно лезло в гору. Кони прыгали по ухабам, как по валунам. Фургоны размашисто бросало из стороны в сторону. Лошади тащили их местами по ступицу в грязи, надрывая жилы, под плач арабаджи выносили на крутые склоны.

Через час караван выбрался на косой склон меж руслами малых рек Мерд-Ирмак и Курд-Ирмак. Моросливый дождь повис пеленой. Сбоку клапан не отвернуть, и нет никакого обзора. Фрунзе пытался наблюдать из-за спины арабаджи, но дождевая завеса непроницаемо густа, за сорок шагов уже ничего не видно. Можно было только догадаться: въехали в долину, стало быть, попали в пшеничный район, ячмень ведь западнее; там же и рис, и маис, конопля, шафран и марена…

Как жив тут мужик? Лошадки вот у него двужильные: арабаджи утверждают, что с короткими передышками эти кони тянут по семьдесят верст в день, а кормятся часто битой соломой — саманом. Временами Фрунзе казалось, что вот-вот грохнутся кони на крутизне. Нет, выгибаясь, брюхом ложась на дорогу, поднимали фургон все выше…

В Понтийской области недавно господствовал фён. Теперь сюда проникли атлантические ветры. Они прорывались через Центральную Европу к Черному морю и вызывали штормы. (Обозреватели сравнивали их с политическими бурями, также идущими с Запада.) Горы закидывало снегом. На северных склонах лежали пласты в сажень.

Караван поднялся выше, и дождь превратился в крутящийся снег.

Опершись на локоть и положив голову на ладонь, Фрунзе полулежал в фургоне. Только орлы, поднимаясь с дальней каменистой гряды, могли увидеть, что делается впереди на дороге. Да какие там орлы: снежная буря скрыла небо над вершинами. Дорога нескончаемая. До столицы Кемаля далеко-далеко. Как добраться до нее, не сорвавшись с какой-нибудь кручи? Фургон бросало на неровностях. Он дергался и подпрыгивал, будто живой, взбесившийся… Больно било в бока, мотало, папаха сваливалась с головы. Все время в напряжении.

…Западные газеты будут и дальше провоцировать, пугать: Турция, берегись, за бакинским керосином придут бакинские большевики, красные орды, ужасная конница Буденного, снимут с мечетей луну, молитвенные дворы превратят в стойла… Как же убедить Ангору, удержать ее от ошибочных шагов? Каков авторитет Кемаля в Великом национальном собрании? Его позиция сейчас? Каково военное положение Ангоры? Насколько верна мрачная информация полпреда товарища Нацаренуса? Эти мысли отвлекли Фрунзе и будто унимали физическую боль. Но оборвалась дума, и он почувствовал себя растерзанным. Все тело изломано беспорядочными резкими толчками, мозжит.

Впереди, весь мокрый и обвисший, покланивался в седле, будто молился, тощий аскер из охраны. Наверно, и он устал. Руки, державшие поводья, вдруг повисали. С наслаждением прислонился бы спиной к чему-нибудь теплому, неподвижному. Фрунзе высунулся из фургона, крикнул по-турецки:

— Солдат, как звать тебя?

Тот живо повернул коня. У кавалериста молодое длинное лицо, живые глаза.

— Хамид звать, — ответил. — Я черкес.

— Из племени шапсугов?

— Да, большевик-паша. И отец мой, и дед…

На высоте снег поредел, и скоро его совсем развеяло ветром. Вокруг — солнечная ясность. Дорога крутилась, и временами то справа, то слева, то спереди оказывалось море, будто караван шел обратно в Самсун. Стало видно, что приморские склоны заросли рыжевато-коричневым и малиновым кустарником. На противоположном откосе долины Фрунзе различил контуры держи-дерева, древовидного вереска и фисташки. Далеко внизу остались гранаты и оливки.

Дальше дорога взбиралась среди дубняков. Фрунзе вспомнил карту: перевал Кандилек-Богаз находится в двадцати верстах от берега. Значит, прошли от Самсуна всего каких-нибудь десять верст! А казалось, что едут уже целый день.

Потом на заросшем склоне Фрунзе угадал орешник с его широкими кронами. Еловые леса покажут, что близко перевал. Вон что-то черное разлилось по склонам. Это ж ели и есть.

Встретили верблюжий караван. На животных навьючены большие тюки. Верблюд-вожак с колокольцами на шее. Вот они, поезда Анатолии! Красноармейцы на турецком языке — приветствия выучили — здоровались с караванщиками.

В плато врезалось глубокое ущелье. По сторонам дороги встали, как стены, гигантские косые склоны, одетые сосной.