Яков Ильичёв - Турецкий караван

— А толку-то…

— Ах, вот как! В таком случае мне приходится предостеречь: тому, кто выйдет мешать, не будет снисхождения ни в чем, пойдет ли речь о налогах, о долгах, обучении детей, возможности аренды, разрешения застройки…

…А в Чаккала миссия поднялась затемно, чтобы сразу выступить на Кавак. Пока арабаджи в сумерках запрягали, Фрунзе и Андерс прохаживались по улице, разминались.

— Как спали, Михаил Васильевич? — не без ехидства осведомился Андерс.

— Увы, ночь была не из веселых… со скачущей кавалерией блох… И вся — через мой номер… Впрочем, эти скачущие повсюду сопутствуют несчастному человечеству и собакам!

Жизнерадостный Андерс захохотал:

— А кусают злее собак!

Над Чаккала пробежал первый свет восхода, закричали арабаджи, застучали копытами отдохнувшие лошади, зазвенели цепки, фургоны выкатились на сельскую улицу.

Ваня увидел, что командующий толкует о чем-то с черкесом Хамидом, сидящим в седле. Хамид обеими руками прижимал к себе винтовку, что-то отвечал с поклоном. Ваня ревниво, но с интересом ждал, что будет дальше. Фрунзе, похоже, о чем-то просил черкеса. Ах, вот оно что! Хамид соскочил с коня, а Фрунзе, вставив ногу в стремя, прямо-таки взлетел в седло, и лицо командующего по-детски засияло.

— Товарищ Скородумов, — сказал он, — примите в наш фургон этого славного аскера. Мы поменялись на время. К обоюдному согласию, как хорошо бы и в наших международных делах, — и другим тоном добавил: — С солдатского седла виднее жизнь…

Утро без дождя. Шоссе, по-прежнему в ухабах и в грязи, зигзагами мучительно поднималось на второй перевал — Хаджилер, на высоту, как сказал командующий, две тысячи семьсот футов. В ожидании чуда спасения от тряски обогнули гору, вошли в ущелье. По его дну бежал ручей. Обочь дороги чернели заросли. Спасения от тряски не было. Хамид, привыкший к седлу, неловко полулежал рядом с Ваней в фургоне, сказал:

— Урман!

— Заросли имеют название «урман»? — переспросил Ваня, на ухабе едва не откусив себе язык.

Хамид понял, подтвердил: «Урман, урман!» — и похлопал Ваню по буденовке. «Вот, пожалуйста, вот он, турок-бедняк, — думал Ваня. — В одной трясемся повозке. Так и должен понимать человек человека, отсюда и братчина».

— Ну и дороги же у вас, хоть вой, хоть молись…

Попытались закурить, никак не попасть кресалом по кремню — не высечь огонь. Ваня подарил Хамиду пачку сигарет из купленных в Самсуне. Хамид взял ее с радостью. Затеяли бороться в фургоне, друг друга тузить, чтобы согреться, Хамид совсем замерз в дырявой бурке… Скорее надо бы им побеждать.

Изнуряющий подъем на перевал продолжался. Командующий подъехал к фургону:

— Скородумов, давайте-ка и вы в седло. Проедем тропой.

— Тогда и Хамида возьмем? — Ваня соскочил наземь. А Хамид, услышав свое имя, выглянул и смотрел вопросительно большими темными глазами. Фрунзе сказал:

— Тогда двоих аскеров — в наш фургон.

В верхоконную группу вошел и Андерс, и несколько человек охраны. Всадники стали на тропу, срезавшую зигзаги. Фрунзе говорил аскерам знакомые с детства киргизские слова. Хамид поехал рядом, разговорчивый и любопытный. (Потом Ваня слышал, что Фрунзе вполголоса сказал Андерсу: «Развитой солдат…»)

Племя шапсугов в давние времена проживало по обоим склонам Кавказского хребта, между реками Адагум и Супса, но приняло ислам и выселилось в Турцию — две тысячи семейств… Хамид сказал: «Вы, отстранившие горе, — справедливые люди». Эти слова Ваня запомнил, они подтверждали, что все люди понимают братчину, в которой и заключается справедливость. Один из аскеров охраны говорил, что народ устал воевать, скота нет, работать некому. Показал три пальца: «Еще столько месяцев, и все убегут». Хамид выпрямился в седле: «Нет! Если не будем драться, то враг перережет всех». Аскеры следом повторили: «Перережет». И стали хвалить Мустафу Кемаля: «Умеет воевать. После аллаха следует он».

Взошли на второй перевал. Вновь мороз, ветер, ясность. Сверху увидели всю эту горами вздыбленную страну, Анатолию. К морю склоны крутые, стеной и голубовато-зеленые, словно весной. А с внутренней стороны, к волнистой пепельно-рыжей пустыне — пологие, цветом такие же, как та пустыня, затянутая возле края неба красноватой дымкой. Стояли на перевале, как на границе этих миров. А на запад и восток зубчатой цепью уходили в далекие дали снежные вершины. Деревни стояли одни в ущельях, другие под облаками. Как прекрасна была чистая, никем не тронутая земля! Ваня смотрел неотрывно.

Только вот многие деревни, кажется, неживые — ни дымка не видно, ни собачьего лая не слышно — тоска! Заброшенные пашни близко подходили к домам. Правда, в одном селении что-то двигалось. Хамид сказал:

— Беженцы из-под Смирны теперь тут живут.

На перевале сырая обувь вмиг обмерзла, а вот у самой снежной кромки стоял и стоял себе какой-то бледно-желтый цветок. Фрунзе спешился, осторожно отделил стебелек от земли. На память пришла другая поездка, двадцать лет назад, когда он, гимназист, с товарищами отправился проводить каникулы на Тянь-Шань. За шестьдесят восемь дней сделали тогда верхом на лошадях три тысячи верст по долинам, ущельям среди облаков. Дошли до озера Иссык-Куль. Подошли к подножию Хан-Тенгри… Остановились в Пржевальске… Объехали Теплое море и перевалами скатились к китайской границе… Вернулись в Нарын… Долина Джунгал вывела на Сусамырь. Тут же рядом Фергана и Андижан. Всего взяли тогда девять снеговых и семь полегче перевалов. Фрунзе собрал тысячу двести листов растений и три тысячи насекомых. Его коллекцию отправили в Императорское географическое общество и в Ботанический сад… Сейчас Фрунзе показал аскерам цветок:

— Как называется?

— Кой-ун-ге-зю, — старательно ответил Хамид.

— А по-русски — «бараний глаз».

Цветок действительно напоминал бараний глаз. Хамид радовался, что верно ответил.

Пока конная группа стояла, наверх поднялись и фургоны, вместе пошли вниз. Южный склон, солнце растопило снег, земля намокла и цепко держала. Из-за соседней вершины выплыло облако, накрыло караван. Но скоро оно оказалось позади. Случайно оглянувшись, Ваня смутно увидел в облаке каких-то гигантских всадников, они шевелились, расползались, как тени.

— Михаил Васильевич, что такое? — Ваня схватился за карабин.

Фрунзе посмотрел:

— Это же наши тени!

— На облаке? Чудеса!

Поворот, и вдруг из бокового ущелья так дунуло, что Ваню едва не выбросило из седла.

Дальше дорога пошла полегче. Фургоны, мягко раздавливая грязь, скатились с горы. Вот уже селение Кавак. По зеленой пойме вдоль речушки бродили стада гусей. Как и в крымских селах, околица усеяна белыми перьями.