Яков Ильичёв - Турецкий караван

Фрунзе усадили возле кофейни под чинарой. Вокруг стоял народ. Фрунзе спросил крестьян:

— Откровенно — как вы относитесь к Советской России?

Крестьянин, высекавший железкой из кремня огонь, отправил это свое снаряжение в карман:

— Через наше село верблюды тащат пушки. Их дала нам — удивительно! — Россия, с которой раньше только воевали! Теперь мы видим ее доброжелательность. Русский царь очень не любил нас. Ты привез привет от своей нации. Мы увидели, что сердца русских трепещут желанием дружбы, присущей разумным существам.

— Это замечено точно, — улыбнулся Фрунзе.

— Мы уважаем нашего Кемаля. Он хочет, чтобы мы жили лучше. Но у нас дело не простое. Много нашей земли отобрали иноземные войска. Нахлынули в наши края беженцы голые, с одной пустой сумой. Надо сперва навалившиеся чужие войска выкинуть. Все, кто помоложе, пошли помогать Кемалю. Зе́мли не обрабатываются. У ходжей земли, у ага земли. Они владельцы. Прикажут — работаем, укажут поле — выходим в поле. Арендуем поле — урожай отдаем. Хозяин сдал в аренду, уехал, арендатор тоже. Этому плати и тому плати. Подошел с бумагой налогосборщик — забирает все. И есть земля, и нет земли…

— В чем же дело?

— Нет настоящего распоряжения, — ответил стоявший в толпе Однорукий Мемед. — Я иду в Ангору с прошеньем. Ходжи берут во имя аллаха, а немцы просто так вывезли на пароходах весь наш хлеб, нам оставили голод. Энвер-паша помогал немцам и сам наживался. Пришли грабить англичане и прочие — Энвер сбежал. А наш Кемаль совсем другой человек. Он говорит: грабителей надо прогнать.

— Вооруженной силой?

— Приходится. Богатый деньгами откупается от войны. А мы чем? На войне командует офицер, в селе командует ага. Но Кемаль так не оставит.

— Как так? — спросил Фрунзе.

— У ага три тысячи денюмов земли — он человек. У кого всего десяток денюмов — тот ничтожность. Батрак ничего не имеет — и вообще не человек.

— Что все-таки получает батрак?

— Три лиры в месяц. Больше не дадут и кормить не будут. Пастухам дают еще две пары чувяк в сезон и окка муки в месяц.

Кто-то меланхолически поправил:

— Когда дают, когда не дают.

Подошел один из ага, сел и — жалобно:

— Ах, я богат? Три тысячи денюмов? Две тысячи овец? Сто голов рогатого скота?.. Мельница?.. Да, но я даю работу многим… Я плачу́ большие налоги в пользу государства. А общая же бедность — да, от иностранцев. Хорошо делает наш уважаемый Кемаль-паша, выгоняет их. Надо только уважать крупных плательщиков налога, больше считаться с ними, слушать их.

Хозяин кофейни тотчас стал возле него:

— Нужно слушать дельных людей, дающих нам в долг…

Однорукий Мемед сказал:

— Не нужно бунтовать против Кемаля. Тут ходят гнусные, подговаривают.

Ага сердито встал, собираясь уйти:

— Не нужно забывать всемогущего. Время молитвы, а вы стоите, как привязанные ослы.

Фрунзе поразило: ни газет, ни иной информации, а крестьяне знают многое, верно судят об отношении Советов к Турции, разбираются в делах.

К чинаре прибежал волостной писарь из нахие — волости: все готово, можно завтракать. Фрунзе с красноармейцами и с мюдиром, в сопровождении толпы крестьян, отправился к дому волостного управления.

Однорукий Мемед огорченно проводил русских глазами, покачал головой и вошел в кофейню. Не успел сесть за столик, как ворвались трое в меховых шапках и с нагайками, потребовали у хозяина кофе, а для лошадей ячменя, и чтобы немедленно вернул в кофейню жителей, которые пошли провожать русских на завтрак.

У одного, как видно главного, ручка нагайки отделана серебром. Когда вернулись крестьяне, он сказал:

— Мы прибыли по указанию… Исключительно точно отвечайте на наши вопросы. Не замечены ли попытки со стороны русских оскорбить мусульман?

Однорукий Мемед громко ответил:

— Нет, не замечено. Ты заметил? Он заметил?

— В речах, в поведении не было ли оскорбления халифа?

Начиная с апреля прошлого года, когда Великое национальное собрание в Ангоре объявило свою власть и запретило выполнять постановления Константинополя, поскольку султан пленен и его рукой водит английский ставленник Харингтон, — начиная с этого времени все в Анатолии избегали называть султана султаном, а называли его халифом, — святого невозможно взять в плен.

— Нет, не было оскорбления! — ответил Мемед.

— Все подтверждают, что не было?

— Подтверждаем, — послышались голоса. И один испуганный: — Я спал дома, потом услышал шум и вышел на улицу.

— И что увидел?

— Русских солдат. Столкнулся с ними нос к носу.

— Что они делали?

— Ели сушеные абрикосы, а косточки собирали в кулак.

— Зачем ты на них смотрел?

— Все смотрели, и я смотрел.

— Ели абрикосы, косточки складывали в ладонь. А что говорили жители, глядя, как приезжие едят абрикосы?

— Говорили, что правильно едят, точно так же, как мы…

— И какое было отношение?

— Немного смеялись. Русский Ван не понимал, что мы говорили. Понимал его товарищ Кемик.

— Кемик? По-турецки понимал? Ведь это турок-предатель, служащий у русских! Как они себя вели?

— Ван достал из кармана и предложил сушеную рыбу…

— И кто-нибудь взял?!

— Нет. Благодарили и смеялись. Только младенец Фатьмы подковылял, хотел взять, но мать схватила его и стала целовать. А этот Кемик сказал: «Мать, возьми эту рыбу из русской реки!»

— Так и есть! Этот продавшийся турок соблазнял. А вы развесили уши. Это очень тонкий расчет! Как только вы услышите о новых неприличных действиях приезжих, вы должны немедленно сообщить…

— Кому? Властям и без того много дела: то дороги, то налоги.

— Все равно, услышанное запишите и подайте…

И тут на свою беду снова заговорил Однорукий Мемед:

— В Стамбуле хоть отбавляй пожаров, а в Анатолии податей. Подай хлеб, подай с себя шкуру, подай всю руку с рукавом. Но сперва не забудь подать донос.

— Кто это говорит так бессвязно? — возвысил голос человек с серебряной нагайкой.

— Говорит Мемед, отдавший свою правую руку и с прошением в левой идущий в Ангору. Я говорю: нечего записывать, нечего доносить. Светлые люди приехали. Я их видел в России, в плену. Я их вижу здесь. В плену жил, как свободный. Русские татары и уважаемый коммунист Субхи открыли мне глаза.

— А, Субхи! Ты большевик? Подослали? У Черкеса Эдхема служил?

— Я инвалид, на войне глупо оставил руку. А приехавшие — братья.

— Прекрати болтовню! Есть указание: обнаружить одного имеющегося среди прибывших преступника…

— К нам на голову свалился Тамерлан! — крикнул Мемед. — Братья, этот человек — враг, забывший наставления пророка.

— Однорукий, ты крайне невежлив и за это будешь наказан, — проговорил человек с серебряной нагайкой.