Яков Ильичёв - Турецкий караван

— Мы отвергаем насилие — над крестом ли, полумесяцем… Храмы есть красивые, богатые, это — народное достояние, бережем, не позволяем неверующим давать волю своим страстям и рушить. Религиозность же в последние годы особенно падает. Прихожане, как и весь народ, недовольны крестом, который осенял преступный царизм, избиение иноверцев, войну, скажем, против турок… А церковные земли — около трех миллионов десятин! — народу не отдавал! Вот народ и смеется над святошами-лицемерами, о которых и турецкая пословица говорит: «Где дверь мечети, не знает, а хвастается набожностью».

Послышался сдержанный смех. Фрунзе сказал:

— Не разрешая насилия, мы только говорим, что не признаем креста, как, впрочем, и других религиозных знаков. Мы учим человека полагаться на себя, а не на бога. Иной священник снимает рясу и идет руководить сельским хором или драмкружком…

Какой-то молодой человек прошептал: «Разумно!» — и замолк.

— Страшнее, когда не крест, а жизнь ломают, — продолжал Фрунзе. — Сегодня мы видели мертвую деревню Карадаг-кёй.

Ни один стул не скрипнул. Отвечал начгарнизона, тихо:

— Это совершается дикими отрядами: самовольно берут хлеб, конфискуют лошадей, уводят людей, казнят. Национальная армия этого не делает.

Врач Фикри взялся объяснить:

— В некоторые отряды попали и бывшие разбойники — эшкия. Раньше они скрывались в горах, грабили проезжих. После амнистии они спустились в долину, сдались властям. Как знающие горы и оружие, они стали жандармами, чтобы ловить бандитов. Но сознательности нет, есть прежние разбойники.

— Теперь боремся и с ними, — сказал каймакам. — Есть приказ Гази: судить за самоуправство.

Заговорили о дисциплине в армии.

— Ваш солдат сидит с командиром за одним столом. А как потом слушается? После обеда?

Фрунзе засмеялся:

— По-моему, вы уже заметили, что распоряжение командира исполняется моментально.

Фикри сказал:

— Нашему солдату тоже стало немного легче: офицер лучше относится. Сам Гази, когда жил у нас, скромно жил. В номере, где вы сейчас.

Характер Кемаля занимал Фрунзе с самого начала поездки и неотступно — начиная с Тифлиса, где вдруг отчетливым и живым предстало историческое дело кемалистов, Хавзинцы знали Кемаля в обычной жизни. Их наблюдения сейчас нужны были Фрунзе, который всю дорогу, в сущности, готовился к встрече с ним. Фрунзе жадно слушал хозяев.

— Когда английские корабли подошли с пушками к Самсуну, Гази пришлось покинуть этот город. Тогда он со штабом перебрался к нам, в Хавзу, — рассказывал каймакам. — Я выполнял некоторые его поручения. Он без отдыха работал. Ночи проводил в телеграфной конторе. Много телеграмм давал, очень много. Указывал, что надо драться. Константинополь хотел бы десять раз снять ему за это голову… А он выходил на улицу, говорил с людьми. С солдатами, с банщиками, с кузнецами говорил. Горожан посещал. Крепко взялся за дело спасения родины… Командирам корпусов посылал циркуляры — срывать оккупацию, не выполнять вредных приказаний Константинополя, а во всех случаях обращаться за указаниями в революционный штаб, к нам, в Хавзу. Всем губернаторам направил послания, чтобы создавали повсеместно группы «Общества защиты прав». Город Хавза маленький, но человек в нем жил большой.

— Что он говорил вам, жителям Хавзы?

— Велел сойтись горожанам на площади под горой, сказал: «Клянусь, что буду самоотверженно работать вместе с нацией, пока не достигнем полной независимости нашей родины». Воодушевление! Он употребил слово «коллектив». Говорил: надо опираться на общество, составляемое самой нацией. Такой, сказал он, коллектив непобедим.

— Это очень и очень верно!

— Молодежь клятву дала: идем на битву. Красную Армию вспоминали, что изгоняет врагов. Некоторые старики не пускали своих сыновей воевать, раз не одобряет султан. Не понимали, что султан сам в неволе и не может чего-либо хотеть.

— А большинство?

— Большинство — как Гази. Он сказал: народ, знай о жестокостях врага и смело выражай свое возмущение, устраивай манифестации! По всей Анатолии, где только было возможно, прошли манифестации — заставили англичан вывести свои войска из Самсуна. Везде, и в Хавзе, пелись песни, звучали молитвы, били барабаны.

Фрунзе встал:

— Позвольте провозгласить тост за вождя новой Турции!

Фрунзе надеялся, что в Ангоре найдет с Кемалем общий язык. Ни каймакам, ни врач не могли сказать, каково сейчас положение Кемаля, какова его позиция нынче, что означает договор с Франклен-Буйоном, что говорит Кемаль итальянцам в Ангоре и английским морским офицерам где-нибудь на море, но многое уже сказали о личности Кемаля, и это было важно.

Не скрывая своего расположения, даже очарованности русским, доктор Фикри после ужина говорил Фрунзе:

— Не хотите ли выкупаться в бане?

— С величайшим удовольствием! А не поздно?

— Нет. Банщики живут при бане.

И Фикри рассказал, что хавзинская баня стоит на мощном горячем ключе, в главном бассейне вода еще очень горячая — шестьдесят пять градусов. Из него по трубам идет в три купальни, в прачечную и в номера гостиницы. Содержит магнезию и железо, ее и пить можно, приятная.

— Прописываю желудку и кишкам, если катары.

— Мне годится, — сказал Фрунзе.

— И Кемаль пил. Он больной человек, хотя ему всего сорок лет. Печень и почки, а лечиться некогда. Я Кемаля люблю. Он душой богатырь. Сам я человек слабый, иду куда несет. Но стараюсь не делать подлостей. Русских я люблю, потому что они не соглашаются жить плохо, сбросили царя, прогнали пришельцев и многих доморощенных бандитов!

— Это, милый доктор, еще не финал…

— А что будет?

— Будет большая работа. Будут новые люди. Новый день — новый человек.

Уже к полуночи Ваня принес для Фрунзе чистое белье. Вместе с Андерсом и Кулагой компанией пошли в баню.

Горячая вода поступает сразу в ванные. В раздевалке холодно, как на улице. А полы в раздевалке каменные. Фрунзе говорил с банщиками — жаловались: по шестнадцать часов работают, а платы от хозяина никакой. Весь доход — чаевые. Вернее, уплата посетителей за полотенца. Состоятельный берет дюжину полотенец, кто попроще — тот шесть… Вот если бы Кемаль помог: издал бы крепкий закон — платить за работу надо!

Спали в чистых постелях. В десять утра хозяева пришли проводить в дорогу. Доктор Фикри сунул в руки Фрунзе сверток с чем-то, как он сказал, вкусным.

— Покушайте на привале… Не закутывайтесь, внизу уже тепло.

— Спасибо, милый доктор. У вас дети?

— Трое!

— У меня дочка.

Выйдя утром из гостиницы-бани на улицу, увидели, что Хавза — совсем маленький город в ущелье. Весь он на крутом склоне, дома стоят один над другим. Кругом желтые, рыжие скалы подпирают синее небо. Внизу между голыми скалами курчавятся темно-зеленые леса. Ниже дороги скачет белая от пены речка. В конце ущелья ползет сизая дымка, а за спиной поднимается снежно-розовая вершина какой-то горы.