Яков Ильичёв - Сиваш

Вчера со свитой уехал в Феодосию. С ним французы в детских красных шапочках и британцы. Нынче он опять в Симферополе, и то только проездом. Но как ни занят — он, лихой кавалерист, любитель красивых лошадей, пришел на бега, где на девять призов было записано двадцать восемь резвых. Впивался глазами в ноги лошадей, волновался, краснел…

В Евпатории вышел к казакам на плац. Убитые тоской по Дону, казаки без лошадей стояли под крымским солнцем в пешем строю, увидели его фигуру в черкеске, услышали властный голос — оживились, подняли бороды. Он стоял в автомобиле, расставив ноги.

— Донцы! Я с честью выведу вас к вашим хатам, к вашему богатству!

Он сказал, что скоро, скоро придут пароходы… Станичники с надеждой взглянули в сторону гладкого безбрежного моря. О господи! Неужто наконец снова сядут на пароходы и — домой, на ласковый Дон… Но генерал взметнул кулак, подняв ветер широким рукавом черкески, сверкнул глазами и прокричал, что придут пароходы, полные грозного оружия, всем хватит карабинов и патронов к ним… Крякнули от досады станичники, над площадью пронесся тяжелый вздох, их губы шевелились, — казалось, зашептали молитву казаки. На самом же деле одними губами материли правителя, бога и природу. У иных от несбывшихся надежд выкатывались из сумрачных глаз соленые, мутные слезы.

Стоя в автомобиле, Врангель крутился во все стороны. Обещал после победы осыпать всех казаков золотом, каждому — хозяйство чуть ли не в триста десятин.

В пасху с епископом Вениамином помчался на передовые, к Сивашу, к бронепоездам «Волк», «Офицер» и «Георгий-Победоносец». Тепло, ясно, солнечно. Изредка татакнет пулемет, праздника ради ударит орудие. Подъехал к цепям, выпрыгнул из автомобиля, высокий, стройный, не боясь пули. Епископ вышел с крестом, христосовался с серыми шинелями, говорил: в праздник воскресения — все мысли о воскресении России. А Врангель сказал:

— Вас, героев, защитников Крыма, как офицеров, так и солдат, и ваши семьи, будьте спокойны, я не забуду!

Поехали к дроздовцам. Наградили, благословили.

Но нет, Врангель не ко всем хорош. Ненужных гонит прочь, кого куда: знатных на волю, за море, простых — на Принцевы острова в лагеря, в Египет и на Лемнос.

В Евпатории хорошо жил с молодой супругой престарелый генерал, председатель военного суда Дорошевский. Чины полиции носили ему окорока, масло и яйца. И вот зазвенели шпоры… и председатель пропал, выгнан.

Тридцать дурачков, мичманов флота, во главе с пасынком великого князя Николая Николаевича, задумали арестовать Врангеля, сделать правителем Слащева, а князя Романовского объявить блюстителем царского престола. В ресторанах без умолку провозглашали тосты в честь будущего самодержца… Врангель разогнал дурачков. А князь оказался вдруг застреленным.

Генерал Покровский — вешатель, убийца. Холодок пройдет по коже, когда посмотришь на его сутулую фигурку, на низкий черный лоб, крючковатый нос, когда заглянешь в пронзительные, страшные глаза. Нынче Покровский ходит и спит с охраной, боится Врангеля.

Казачьему генералу, командиру Донского корпуса Сидорину, Врангель теперь припомнил его речи в Ясиноватой. Не следовало Сидорину говорить, что не ему, Врангелю, с баронским титулом, быть правителем; не надо было смеяться над добровольцами, говорить, что краса и гордость белого стана генерал Кутепов в феврале на Кубани подчинился ему, казаку Сидорину… Пробил двенадцатый час! Врангель издал приказ о том, что в штабе Донского корпуса политиканство, газета штаба сеет вражду меж добровольцами и казаками, поносит вождей Добровольческой армии, проводит мысль о соглашении с большевиками. Посему: газету закрыть, редактора, сотника графа Дошайла, судить военно-полевым судом за государственную измену. Командира корпуса генерала Сидорина, начальника штаба профессора генерала Кельчевского и генерал-квартирмейстера Кислова от должностей отрешить.

Врангель опасался, что Сидорин не сдастся без боя, поведет казаков через Перекоп, на восток, на Дон. Потому секретно добровольцам, не казакам, предписал на Перекопе стать лицом на юг, на случай нападения Донского корпуса. Но Сидорин, прочитав приказ, рассмеялся и отправился с друзьями в ресторан.

На весь Крым завонял французский автомобиль Врангеля. С большой свитой и охраной носился правитель из конца в конец, от моря в степь, из степи к морю. День и ночь чистил армию, смертью наказывал. Всех кадровых выгнал из тыла в строй. Говорят, нагрянул в военно-судебную канцелярию. Чистенькие офицерики и миленькие барышни гуляли по хозяйскому садику. Услышали звон шпор, резво прибежали. Он поставил в строй всех офицериков.

Сам не знает покоя и никому его не дает. Действует где расстрелом, где приказом, а где обещанием. Властный, хитрый, куда ни ступит — всех гнет, солдатское сборище превращается в полк. Всех уверил, что накормит, наградит, спасет и выведет. Был сброд, утерявший в Новороссийске штаны и идеалы, — становится армия.

В ставку к Врангелю перебралась американская миссия. Адмирал Мак-Кели был при Деникине, сейчас при нем. Все тут, даже японцы. На банкетах поднимают тосты за правителя Юга России. Пока что только Юга, но на него надеются, ему помогают, везут добро…

Все у Врангеля идет на лад. Одно плохо: народ не признаёт. В лесах и даже в степи — партизаны. Сколько ни вешай, люди смеются. Про свиту его говорят: «Они за бароном, как овцы за бараном». Поют политические частушки, передразнивают его речи:

От тайги до моря покатилась молва-легенда: идет под красным знаменем командир-победитель, с виду простой боец, ест из котелка, весел, вежлив, на шлеме звезда, глаза голубые, ясные. Глаза — его сила: безоружный войдет в логово басмачей под ножи; взглянет, и вот уже смеются главари, к груди прикладывают руки; белые генералы перед ним робеют. Владеет он какой-то книгой, еще мальчиком нашел ее в горе, насыпанной Александром Македонским. Нынче пойдет против Врангеля — стало быть, скоро Врангелю и войне конец…

Но только в сентябре горячий запыленный поезд помчался из раскаленной Азии на запад, в Москву. На открытой платформе — серый легковой «фиат», своих автомобилей в России еще нет, скоро ли будут? На забитых эшелонами многолюдных станциях поезд недолго держали, помашут флажком, свисток, гудок, и мчится дальше — в зной степей, на узкие горные повороты.