Яков Ильичёв - Сиваш

Парадом командовал Слащев. Забияка сидел на танцующей красивой лошади, дико и грозно, с необыкновенной силой, произносил слова команды.

Полки окружила штатская толпа, дамы кричали! «Браво!» Врангель с трибуны звонко говорил свою речь. Его голос слышался во всех концах площади.

— Орлы! Двадцать дней назад… волею судьбы… я вынужден был… оставить родную землю. Но сердцем и душой я был с вами! Орлы! Обещаю, что фронт не дрогнет! Призываю каждого и приказываю… выполнить свой долг. Обстановка требует. Решительно навести порядок… в тылу! И это будет сделано! Орлы! Обещаю: со славою выведу вас к вашим домам, к вашему имуществу! Ура!

Тут же Врангель обратился к Слащеву и произвел его в генерал-лейтенанты. Очевидно, так нужно было. Время не для ссор и препирательств. В тяжкий час надо объединиться, забыть обиды, даже преступления.

Церемониальным маршем полки прошли перед вождем, Петром Врангелем. Не одного из молодых офицеров, шедших в стройных рядах, тряхнул радостный озноб. К Врангелю хлынула разодетая, хорошо пахнущая публика, толпа окружила его (некоторые кричали по-французски), подхватила его на руки, начала качать. Над головами мелькали длинные ноги, шпоры и полы черкески. Затем стало известно, что Врангель отбыл на крейсер, что к нему пошли Слащев, генерал Кутепов, епископ Вениамин.

Казалось, что от страшных глаз Врангеля на весь Крым распространяется огромная нервная сила. Врангель действует резко, изящно и решительно.

Говорили, Деникин не может отделаться от кошмаров эвакуации, переехал в тихую Ливадию, но и здесь не нашел душевного покоя. Сел на английский миноносец. Сейчас на пути в Англию.

А с начальником штаба генералом Романовским дело похуже. Арестован, выслан. В тот момент, когда Деникин подписал приказ о назначении Врангеля, Романовский выхватил и поднес к виску револьвер. Отняли.

Видели генерала Врангеля выходящим из храма святого Владимира на Адмиралтейской — в память Крымской войны. Симпатичный молодой епископ Вениамин благословил.

Было светло, сияло солнце. Перед храмом собрались обыватели, внутрь вошли только генералы, министры, репортеры и, парами, ученики коммерческого училища. В строю же подошли гимназисты, юнкера без оружия. Тремя рядами встали лицом к паперти. На паперти сверкали золотые погоны, аксельбанты, красные лампасы, серебряные сабли, лакированные сапоги. Из открытых дверей доносилось пение, торжественный молодой голос раскатывался под сводами: «Дерзай, вождь! Ты победишь, ибо ты — Петр, это значит камень, твердость, опора. Ты победишь, ибо сегодня день благовещения, что значит надежда, упование».

Вождь, надежда — какая сила в этих словах! Наконец из храма на паперть медленно, торжественно вышло духовенство, сам викарий впереди. Под церковным облачением угадывалась фигура бравого офицера. Говорят, он друг Врангеля, и очень умный. Лицо белое, важное, а глаза веселые, лукавые. То и дело опускал.

Над головами в дверях вдруг показалась кудрявая голова на длинной шее, плечи в черкеске. Широким, решительным шагом, еле сдерживая размах ноги, правитель сошел по ступенькам под гул голосов. Учителя на площади метнулись вдоль рядов гимназистов: «Мальчики, Врангель! Приветствовать! Дружно!»

Все признают — он храбр. Под Ставрополем однажды дом, где остановился Врангель на отдых, был окружен красными. Не теряя ни секунды, генерал выбежал в одном белье, собрал вестовых, охрану и прорвался.

Но даже не личная храбрость привлекала в нем и питала надежды.

На торжественном обеде Врангель сказал:

— Это было совершенным безумием — идти на Москву с разлагающейся армией и дезорганизованным тылом. Моя тактика будет другая. Даже при благоприятных условиях я не двинусь вперед, не приведя в полный порядок армию и тыл. Не триумфальным шествием можно вернуть Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе…

Прекрасные слова, которые нужно было сказать в самом начале. Не было бы столько жертв. Вот «изюминка», которую тщетно искал Слащев! Теперь все знают, к чему стремиться. По крайней мере, своя Россия, пусть на клочке земли…

В Лондоне и Париже считают, что у Советов нет полководца, равного генералу Врангелю. Называют только одного, чрезвычайно одаренного. Это некий Михаил Фрунже, или Фрунзе, который в прошлом году в возрасте тридцати трех лет вдребезги расколотил адмирала Колчака — весьма компетентную военную личность. Военную одаренность Фрунзе объясняют его происхождением: отец из молдаван или из румын, а румыны считают себя потомками римлян из той римской колонии, которая в древние времена была передовым постом Римской империи против скифских орд; мать — крестьянка из-под Воронежа, где граница с землей доблестных донских казаков. А соединение крови отдаленных римских предков Фрунже с казачьей кровью очень легко может создать военного гения. Так это или не так, кто его знает. Но, ясно, генерал Врангель выше и Колчака, и советского гения.

Распорядился в ближайшие дни выдать с казенных складов муку рабочим, жителям Слободы, пусть и не ходили на площадь приветствовать его.

Мир с народом — это победа, ничего не страшно. Мир, мир, мир с народом!

Олег был на параде в публике, толпа повлекла его к генералам, но он теперь не боялся попасться на глаза Слащеву. Все как-то веселей повернулось, к лучшему. И вождь новый, и красные чего-то не наступают, будто уже испугались. Все говорят о мирной жизни в Крыму. Это как раз то, что нужно.

Приедет Кадилов — запишутся в часть, которая отправляется на Перекопский перешеек укреплять знаменитый Турецкий вал, чтобы в Крыму все чувствовали себя спокойно. В дневнике под надсоновскими стихами Олег записал:

«На этом выплескиваю чернила. Мы все от нечего делать и от самомнения без конца скрипим перьями. А надо как-то действовать. Вот поедем на Перекоп, возьмемся за лопату. И то хорошо!»

По всему Крыму зазвенели шпоры Врангеля. Из Морского дворца в Севастополе — на поезд. В Симферополе на вокзале встретился с общественностью, выслушал бойкие речи, прошел вдоль фронта делегаций, каждому пожал руку. Не оставил без внимания и симферопольское духовенство: с вокзала поехал в собор. Постоял под куполом, перекрестился, глянул круглыми глазами — в поповых руках шире заходило кадило. И опять звенят шпоры — визит губернатору. Приветлив, но краток. Затем — в большое черное здание гостиницы «Московская» — кутеповский штаб. Здесь принял рапорт, оказал внимание Кутепову, при царе полковнику лейб-гвардии Преображенского полка, теперь генералу, командиру корпуса. Пристально взглянул на бородку генерала — точь-в-точь как у покойного царя… И вот уже шпоры звенят в коридоре женского института.