Яков Ильичёв - Сиваш

Англия и Франция заинтересованы в нем. Отлично! Они постараются вернуть его в Тавриду. Всей вежливой, но беспощадной властью кредиторов они приведут его в ставку, на место верховного правителя. («О да, господин женераль Пэтер Николяевитч Врангель очьень хорош».)

Но он ненавидел и Англию, и Францию. Противно жить в долг, на чужие деньги. Большими, волчьими глазами упорно смотрел на зыбкую бесконечную зеленую воду, словно всех союзников смахивал с Крымского полуострова, топил в море.

Все время, пока длится морская дорога, не терпится приступить к делам, — он лихорадочно думает… Большевики не наступают на Крым. Видимо, озабочены угрозой со стороны Польши. Пилсудский готовится к выступлению, Советы — к отпору. Нельзя упускать время. Наново сколотить армию, навести порядок в тылу. Могучая армия создана, порядок в тылу наведен, — что дальше? Как прокормиться, где взять хлеб? Вылазкой из Крыма хлеб добыт — что дальше? Выступил Пилсудский. Что делать дальше? Идти вперед. Но с кем?

Эта мысль доводила до тоски. Почему мужики не подымаются против Советов? Получили землю от них… Французские мужики шли за Наполеоном. Им казалось, что он защищает их приобретения. Поразительно, Наполеон с горсточкой людей в течение нескольких дней совершил триумфальное шествие с Эльбы в Париж. Две тысячи мужиков с дрекольем спустились с окрестных гор к Наполеону, вошли в Гренобль. Отсюда до Лиона тысячи и тысячи их шли по сторонам дороги, по которой двигался император… Дрянцо, авантюрист Махно полюбился было мужичкам — раздавал землю… Колчак вначале побеждал: катилась весть, что за ним идут землемеры, всем нарезают землю.

А что сделала Добрармия? Ничего. Он, Врангель, должен что-то сделать, во что бы то ни стало приманить мужичков, крепких селян, утвердить принцип частной собственности.

Ему мерещилось нечто подобное наполеоновскому, шествию… Мужички хлынут, к нему. Тогда-то он ринется, сделает то, чего никто не смог. Его удар будет сильнейшим. Народ разочаруется в большевиках, ведь принцип частной собственности — это стержень жизни, а большевики пытаются сломать его… Союзники сняли блокаду Советов, но жаждут победы белого стана. Весь мир жаждет этого, поэтому он, Врангель, победит: «Буду в Москве. Польша поможет — брошу ей кусок…» Генерал, завоевавший власть, — не последнее лицо в государстве… Царь — этого понятия сейчас не должно быть. Но власть выдающегося военного — закон истории, залог порядка. Только не сразу, постепенно. Сейчас не надо говорить о будущем походе на Москву…

На горизонте возникла синяя горбатая дымка. Это Крымские горы. Дрогнул, снял папаху, перекрестился. Отсюда начнется его шествие.

Вид крымской земли пресек полет фантазии, вдруг повернул мысли к первейшим, срочным делам. Теперь, когда Деникин исчезает в тумане истории, возникло к нему даже какое-то снисходительное чувство. Вероятно, догадается оставить Крым, а если нет — придется намекнуть этой размазне…

Начальника деникинского штаба генерала Романовского — негодяй, от него зависели отстранение от должности и высылка! — немедленно арестовать, а лучше всего — избавиться от него навсегда, пусть умрет, подлец. Разумеется, не делать это по-слащевски — открыто, похваляясь, вызывая ужас и ненависть…

Слащев опасен. Сумасшедший, способен в любую минуту взорвать весь Крым, перейти на сторону Махно и даже на сторону большевиков; способен нагрянуть ночью с полком, арестовать штаб и его, Врангеля. Опаснейший буян. Что делать с ним? Расстрелять невозможно. Популярен, скотина, умеет показать себя другом солдат — «генерал Яша!», — боевой, не вмешивается в политику, рубаха-парень… Поместить его в сумасшедший дом? Убежит. Произведу его в генерал-лейтенанты, награжу…

Казачишка генерал Сидорин, тот самый, который на станции Ясиноватая перед всеми офицерами сказал, что не ему, Врангелю, с баронским титулом быть правителем, теперь станет болтать, собирать людей против него, чего доброго уведет казаков на Дон. Сидорина немедленно отстранить. Расстрелять его нельзя, казаки взбунтуются. Казаки не ладят с добровольцами. Помирить во что бы то ни стало…

Завистников, грабителей, паникеров, спекулянтов — перевешать, выслать, переправить через фронт. Рабочим в Севастополе выдать муку. Большевиков всех до одного изъять. Но ни одного смертного приговора лично не подписывать.

Внести дух уверенности, борьбы, воскресить идею: белое воинство — слава, свет, гордость, геройство, а большевики — временное затмение, ошибка истории. Сама же история руками белого воинства исправляет эту ошибку. Еще год, еще одна голодная зима, и народ увидит, что большевики могут только сломать стержень жизни — частную собственность, но не могут избавить от хаоса. Все отвернутся от большевиков и придут к белому воинству, воздать честь геройским борцам-первопоходникам, красе и гордости белого стана…

Жгучие мечты вновь увлекли. Большие круглые глаза затуманились, худое лицо порозовело. Курчавый чубик, выбивавшийся из-под папахи, взмок.

Поднялось великолепное в своем ослепительном одиночестве, беспредельно сияющее на весь мир, горячее солнце. С любопытством лезло в глаза, зная, кто он, зачем плывет к туманному берегу.

Сжал губы, чтобы не улыбнуться.

События последних дней молниеносны, напоминают кипение. Рождается нечто необыкновенное, спасительное… Английский корабль привез в Севастополь изгнанного было генерала, барона Врангеля. Это произошло во вторник рано утром, все еще спали. В полдень об этом узнал весь Севастополь. Тетка была счастлива. Запахло апрелем, бодрым духом. Олег улыбался этой, как ему казалось, счастливой неожиданности. Нет, недаром так произошло! В этом — что-то многозначительное.

Семьдесят генералов, английский генерал Хольман и глава французской военной миссии собрались во дворце командующего флотом на секретное совещание, чтобы официально избрать нового главнокомандующего. В это время генерал Врангель находился в каюте на «Императоре Индии». Слащев приехал, однако наотрез отказался участвовать в выборах, демонстративно покинул зал и сейчас же умчался в Джанкой. На другой день собрались без Слащева, но уже с Врангелем. Деникин подписал свой последний короткий, скорбный приказ.

Из Морского дворца Врангель вышел решительным, гордым шагом, сопровождаемый толпой генералов. На улице знатная публика бурно приветствовала нового вождя. Не успел дойти до гостиницы — прибыла поздравительная телеграмма от Слащева. На следующий день Слащев приехал сам.

Был парад на Графской площади. Ее очистили от валявшихся на камнях, проклинавших Деникина солдат. На площадь вышли марковцы, дроздовцы, алексеевцы — офицерские полки, стройные, подтянутые. Четко отбивали шаг. Музыка играла марш. Торжественные минуты обновления!..