Яков Ильичёв - Сиваш

Матвей не стал медлить.

Усевшись в бричку, подумал: «Вы как угодно, а я хоть под пулями, хоть без лошадей, а домой пробьюсь».

Ехал, и все никак не уходило из памяти лицо Врангеля: губы улыбаются, а глаза по-волчьи горят; просит покорно, наступив на горло.

Наконец-то случилось: обоз пошел к Сивашу. Повезли мотки колючей проволоки. Не доезжая до Армянска и Перекопского вала, взяли вправо, на Литовский полуостров. Приехали на место к ночи, сбросили в степи колючие мотки, в темноте на хуторе распрягли, кормили лошадей, сами легли в повозки.

Вот они, родные места!

Звезды горели, дул ветерок. Лежа в бричке, Матвей жадно вдыхал воздух, пахло Сивашом, мокрым илом. Сердце дрогнуло, защемило от острой радости. Близко берег. В ясную погоду и когда солнце сзади, виден и другой — синеватый. Присмотреться — на седоватой полосе, будто белые кусочки сахара, строгановские хаты. Напрямую через Сиваш до них верст десять. Дочки, поди, спят. Как они живут? Есть ли у них хлеб? Не ушла ли Феся обратно к Гринчарам? Что в ревкоме? Записали ли опять ему, Матвею, три Гринчаровых десятины? Ведь в Строгановке Советская власть, стало быть, должны записать. Не обманул ли дочек Гринчар? Так и прыгнул бы сейчас через Сиваш, на крыльях перелетел бы.

Ветер тянул слева, со стороны Перекопа. Надо думать, вода стоит у Первоконстантиновской гребли, сильно не разлилась… Днем с палкой перейдешь вброд, если солдаты с берега не застрелят. Только бы не заметили… Бричку бросать жалко, лошадей — и того более. А переходить надо, думал Матвей. Лучшего момента не будет. Угонят от Сиваша — тогда и не мечтай.

«Ночь кончится, начнет вставать солнце — сразу и убегу, будь что будет», — решил Матвей. Не спалось, слез с брички, хотел отойти в степь — посмотреть, где начинается спуск в балочку, ведущую к берегу Сиваша. Конвойный солдат сполохнулся:

— Стой, подводчик, куда?

Матвей огрызнулся:

— Да мало ли куда, спи, болван. Не бойся, не удеру. Без лошадей и без брички…

— Нельзя, подводчик, будь тут, — сказал солдат. — Удерешь — мне попадет.

— Дурак ты, дурак, — ответил Матвей. — Жалеть тебя не стану. Служишь, кому не надо… Иди спи, я не удеру сейчас, в такую темень. Видишь огонек? Там хутор, вдова живет, белый хлеб с колбасой дает. Понял? Хочешь, принесу?

Солдат отпустил. Матвей пошел, слабо белела тропинка. Различил колодец с журавлем. От него влево и начинался пологий спуск в балочку. Матвей постоял в степи лицом к перекопскому ветру, нюхал, не мог нанюхаться. Найдет солоноватый воздух, Матвей облизнет губы — соль! — и кажется, что он дома.

Вернулся на хуторской двор, где стояли. Конвойный солдат уже волновался.

— Думал, ты убег. Ну, где колбаса-то?

— Велела прийти на будущий год, — ответил Матвей.

— Нахальный же ты мужик, — пробормотал солдат.

— А ты дубина, — ответил Матвей. — Не задирай, а не то сейчас убегу. Терпенья нету.

«Завтра чуть свет, пусть хоть стреляет», — еще раз подумал Матвей, лег в бричку и сразу заснул.

Встали со светом. Подводчики на короткой заре не спешили, разминались от сна, пили невкусную хуторскую воду, грызли сухари, курили и с конвоиром-солдатом вели затяжные разговоры — мол, лошади ослабли, пусть походят лишний часок; может быть, хозяин хутора даст самим поесть. Солдат требовал скорее идти в степь за пасущимися лошадьми, скорее поить, запрягать: велено быть в Армянске к утру.

Лошади паслись недалеко от сивашского берега, но по другую сторону колодца. Матвей сел верхом на кобылу, вместе с дежурным подводчиком погнал лошадей к хутору. Завернул на самый берег, будто бы посмотреть, много ли нынче выпадет соли. В утренней ясности солнце поднялось из Сиваша. Далеко на той стороне туманно засветилась полоска строгановской земли. Матвею почудились искорки — будто блеснули на солнце стекла строгановских хат.

На хуторе солдат опять волновался, требовал скорее поить, запрягать.

— Отстань, не гони! — крикнул Матвей. — Наш день никуда не денется.

На свою пару спокойно надел хомуты, заправил шлеи, продел постромки за шлею. Сказал солдату:

— Тянуть не люблю, сейчас напоим лошадей, запрягу и — айда в Армянск, там хоть чаю попьем. У меня в мешке кусок сахару, ты парень хороший, получишь добрую половину. Но и с тебя будет просьба: в Армянске скажешь начальнику, что я хорошо работал, пусть освободит меня — хоть помыться, что называется, бессрочную амуничку пополоскать.

— Ладно, скажу, — ответил солдат. — Ты только сейчас не мешкай, все уже повели поить, а ты возишься.

— А вот возьму кнут, мигом догоню. Всем сразу все равно не напоить.

Матвей взял кнут, из соломы в бричке достал свой мешок, показал его солдату.

— Будь друг, присмотри за мешком. Там табак, кроме сахара добрый кусок сала — вчера раздобыл. Люди у нас в обозе хорошие, но голодные.

— Будь спокоен, — живо ответил солдат.

Матвей вскочил верхом на кобылу, взял мерина в повод, выехал за ограду к колодцу. В это время напоившие лошадей подводчики по одному ехали обратно на двор. Последним вел своих коней седой приветливый старик. Сойдясь с Матвеем, старик улыбнулся в усы, заиграл глазами:

— Что, Матвей Иванович, отчего это ты припозднил?

— Припоздал, — ответил Матвей. — Ну, будь здоров, отец, попрощаемся. Я не вернусь. Вон за Сивашом моя хата. Либо утону, либо буду дома. Бричку оставляю и мешок оставил. А лошадей — не могу. Скажи во дворе, что видел меня, лошадей, мол, поит, вода в колодце — на дне, еле набегает. А по прошествии времени откланяйся мужикам. Ну, прощай!

Не доехав до колодца шагов триста, Матвей рванул лошадей влево. Наяривая кнутом, галопом погнал вниз, в балочку, выводящую в Сиваш. Обернулся — хутор позади скрылся за подъемом.

У самого берега дно Сиваша было сухое, в трещинах. Версты на две оно стелилось крепкое, гладкое, без единого следа, чуть сырое — вода ушла недавно. Кнут свистел, лошади мчались, концы постромок, еще на хуторе продетые за шлею, высвободились и волоклись по дну — как бы лошадь не наступила копытом и не споткнулась… Поднялось солнце, открылась вся сивашская пустыня. Позади не стреляли. От крымского берега лошади бежали резво. Копыта не увязали. Потом под ногами коней зачавкало, захлюпало, и они пошли шагом. Послышалось, будто стреляют. Но это хлопали постромки. Матвей оглянулся. Крымский берег остался далеко позади. Теперь лошади шли по мелкой воде. Вот уже середина Сиваша. Тут где-то ямы под водой. Животные вдруг заметались и провалились в одну из них. Подняли морды, поплыли. Вода была Матвею по грудь…

Тихо на Сиваше, только шумит ветер, храпят кони. Из одной наполненной водой ямы выплыли, выбрались на мель, снова провалились, опять поплыли. Строгановский берег манил. Шумело в ушах, слышалось свое дыхание… Но вот уже мелкая вода. Правда, лошади обессилели, даже кнут не помогал. Матвей двинулся пешком, подгонял лошадей, постегивал и постегивал по задним ногам…