Владимир Исаков - Дом на берегу

Время на их объяснение было ограничено секундами. Он с нежностью посмотрел на Анюту, увидел счастливые испуганные глаза… Все его слова не имели никакой цены перед этой отчаянной и необъяснимой преданностью.

Алексей стоял, не шелохнувшись под взглядами, и чувствовал горечь, сожаление о том, чему никогда не было суждено состояться. Он улыбнулся и погладил ее по волосам, но Анюта судорожно задержала на щеке его руку. Она хотела что-то сказать. Он наклонился и поцеловал ее в горячий, воспаленный лоб.

Игра была кончена. Все смешались, зашевелились, стали расходиться.

Алексей последним, шагом пошел по прохладной росе — мимо колодезных журавлей, мимо собак на крылечках, мимо первых шорохов просыпающейся деревни. Он думал об Анюте, о своей лодке, об этом прекрасном озере. На закате солнца за деревней снова должны были начаться вечерние игры.

Бревенчатая пристань мягко качнулась, заскрипел толстый пеньковый канат, теплоход остановился. С берега, с теплой поляны смотрели на озеро высокие белые дома. На вешалах сушились мокрые сети. Под окнами на воде качались длинные деревянные лодки.

— Заплавье, — громко сказал капитан.

Борис и Ольга посмотрели кругом, взяли свои рюкзаки и пошли по сходням на берег. Первый год они были женаты, первый раз вместе ехали в экспедицию — ехали летом, в деревню, на озеро, и вся экспедиция состояла из них двоих.

На берегу было жарко, пахло свежей рыбой, сеном, озером. На краю деревни топились бани. Десятка два старых замшелых банек толпой стояли вдоль тропинки к деревне и весело блестели окошками. В распахнутые двери виднелись лавки, котлы, каменки. От озера к предбанникам ведрами носили воду.

Им вдруг страшно захотелось зайти в такую баню, оказаться в пару, в тесноте, среди раскаленного камня и дерева, среди воды, веников, полутьмы — в этом жарком деревенском раю. Они посмотрели друг на друга, отчего-то смутились и, миновав бани, остановились у крайнего дома.

На скамейке под окнами сидел рыбак в расстегнутой по пояс рубахе и чинил рваную сеть. В руках у него ловко ходила деревянная игла с ниткой.

— Хороша сеть, — сказал Борис.

— А, рвань, — пренебрежительно откликнулся рыбак. — Какая там сеть! Это я для цыплят делаю, чтобы в огород не лезли. Для рыбы у нас есть невода, по пятьсот метров.

— К кому тут поселиться? — помолчав, спросил Борис. — Вот приехали, хотим пожить с месяц.

— Больно много вас ездит, — проворчал рыбак. — Кто вы будете-то?

— Из музея. Записываем рыбацкие обычаи, обряды, слова. Нам бы к какой-нибудь старушке, что ли…

— Ну, это надо к Марье Удаловой, — уверенно сказал рыбак. — Вон третий дом на той стороне.

К огорчению экспедиции, Марья Дмитревна Удалова оказалась никакой не старушкой, а крепкой рябой женщиной с румянцем на щеках и гладко зачесанными назад соломенными волосами. Она сидела за столом у окошка и читала книгу. В избе у нее было тихо, просторно, солнечно. Желтый крашеный пол лоснился от чистоты. На подоконниках краснели цветы. Все светилось от белых занавесок, скатерти, вышитого полотенца. Кроме стола и лавок, в комнате ничего не было, но казалось, что тут на редкость нарядно и празднично.

— Места хватит, — сказала хозяйка, — а про остальное не знаю. Вам все нужно какое-нибудь особенное. Вы сходите к тем, кто постарше.

Она улыбнулась и повела их в боковую комнату — с железной кроватью, иконами в углу и окошком на озеро.

Пока Ольга устраивалась, Борис вышел на улицу. Он привез с собой удочки и рассчитывал отвести душу на рыбалке. Если бы еще повезло, удалось найти лодку…

Он сел на берегу, стал смотреть на залив, на остров перед деревней, на летающих чаек. В эту экспедицию он собирался давно, несколько лет готовился к ней, перерыл уйму литературы. Собственно, что известно о здешних промыслах — рыбном, сетевязальном, лодочном? Что известно о жизни людей, которые построили эти белые, тихие деревни над водой?

— Ну как, устроились? — рыбак, чинивший сеть, подошел и сел рядом. — Найдется закурить?

Борис вытащил сигареты, протянул пачку.

— Как хозяйка? — закурив и помолчав, снова спросил рыбак.

— Ничего. А что?

— Ничего… Это не то слово. Она у нас вроде святой. Вот пойдет по деревням, вокруг озера. Ходит все лето. Чего ходит, бог ее знает. Кому косить поможет, кому что…

— Подрабатывает?

— Да нет. Бесплатно. Копейки не возьмет. Мы-то очерствели, а она из иного мира. Долго не идет, везде ждут: «Что-то нет Марьи Удаловой…»

— Зачем же она ходит?

— Так. Ходит, и все. Вроде тебе в душу заглянет. Нам-то все некогда.

Долго сидели, глядя в озеро.

— Где тут достать лодку? — спросил наконец Борис.

— Какую тебе лодку?

— Да все равно. Какая найдется.

— Удить, что ли?

— Да, удить.

— Вон бери мою старую. Вишь, затонула. Отчерпывай воду и езжай. Весла я тебе дам.

В этот день им во всем везло, все, чего они хотели, исполнялось.

Зато на другой день сразу же все пошло колесом. Утром они проснулись оттого, что по подоконнику стучал дождь. Долго сидели у окна, смотрели, как по стеклам бегут ручьи, гадали, скоро ли кончится теперь ненастье.

Дома сегодня было скучно. Хозяйка молча читала свою книгу. Дождь все шел и шел.

Они пошли в дом напротив — к самой старой жительнице деревни, Ефросинье Ивановне Судаковой. Дом у нее оказался большой, неприбранный, за долгий век по подоконники вросший в землю. Дверь в сени перекосилась, скрипела, тащилась по грязи. Ольга пошла в комнаты, а Борис остался под навесом, долго стоял, курил, осматривал все вокруг. Походил по двору, нашел топор, гвозди и, вместо того чтобы идти в дом, занялся починкой двери.

Когда он вошел, Ольга с Ефросиньей Ивановной сидели и перебирали бумаги. Старуха уже рассказала всю свою жизнь, но с точки зрения науки эти рассказы, по-видимому, не представляли интереса.

— Она не слышит, — пожаловалась Ольга. — Я ей одно, а она мне другое.

Старуха принимала их за районное начальство и, разложив листки, снова принялась рассказывать, кажется, клоня дело к повышению пенсии.

Ольга слушала ее речь как бесконечный, стихийный ряд звуков, улавливала из него только то, что было непривычно для уха, и строчку за строчкой, старательно наклонив голову, записывала в блокнот диалектные слова.

«Какая она, — глядя на жену, вдруг тоскливо подумал Борис, — деловая. Я вот так не могу…»

Они дослушали старуху и, закончив свое ученое дело, молча пошли домой. Впервые между ними стоял холодок отчуждения. Борис не смотрел на жену. Казалось, рядом шла чужая, незнакомая женщина. Женщина, занятая своей работой, которой нет дела ни до чего…

Всю неделю моросил дождь. Они читали, ходили ловить рыбу, смотрели из окошка на озеро. Все было терпимо, но дело, ради которого они здесь жили, почти не двигалось с места. Они обошли уже полдеревни и не записали пока ничего путного.