Варлен Стронгин - Вечный всадник

Особенно действовал ему на нервы неказистый мужчина по имени Ваня. Он ежедневно после обеда приходил к автоматам, нацеживал стакан пива и, часами смакуя напиток, глядел на Евгения, на его жену и на окружающую обстановку, как будто что-то высматривал и выискивал. Ваня приехал из далекого молдавского села, где работал дояром на ферме и откуда выбирался очень редко — три раза в Бендеры, два в Бельцы и один раз в Кишинев. И то ненадолго. Новые люди, новая обстановка, не виданное никогда прежде море настолько увлекли его, что он мог разглядывать их без конца, просто из интереса, и смотрел на Евгения и Наташу из любопытства, а не по долгу работника народного контроля, за которого принимал его Евгений. На курорт Ваня попал случайно. Из «Сельхозтехники» к председателю колхоза пришла горящая соцстраховская путевка. И тогда председатель вспомнил о Ване, вспомнил в последнюю очередь, но не потому, что не уважал этого дояра, а потому, что тот был человек безотказный и нетребовательный, хотя и выполнял в колхозе одну из самых трудных работ — возился с нетелями. И вообще был неприметный, природа обделила Ваню внешними данными, выдав ему маленький рост, востроносое личико, хилую прическу, тонкие руки и ноги, неширокие плечи, что все вместе делало его человеком неопределенного возраста, отчего его всегда называли по имени. Председатель колхоза очень удивился, когда узнал, что Ване идет шестой десяток и ему недалеко до пенсии, вспомнил, что никогда и ничем не поощрял этого бескорыстного человека, участника войны, и настолько расчувствовался, что оплатил Ване дорогу до курортного городка и обратно. Ваня быстро собрался в путь, уложив в нехитрый чемоданчик две рубашки, две смены белья, бритвенный прибор и мыло. Костюмов у него было два — рабочий и праздничный. А пальто одно — демисезонное. Ваня одевался как и все односельчане в его возрасте и, поскольку редко куда выбирался из деревни, не ощущал потребности в иной одежде. И только на курорте, когда неожиданно пригрело солнце и все поспешили на пляж, он обнаружил, что у него нет плавок, и в трусах почувствовал себя неудобно, но все-таки полез в воду, желая всей душой, всем телом ощутить неведомое доселе море. Холодная вода обожгла Ваню и чуть не вытолкнула на берег, но он удержался, так как привык терпеть боль и усталость, особенно на работе, от тяжести которой немели пальцы и от однообразия раскалывалась голова.

Ваня всем своим видом показал, что не испугался холодной воды, и даже сделал несколько плавательных движений, хотя и не умел плавать. Люди как ошпаренные выскакивали из моря, а Ваня, натерпевшись и порядком замерзнув, позже всех спокойно вышел на берег, как будто с ним ничего не произошло. Стойкостью и хладнокровием он обратил на себя внимание всего пляжа, и люди увидели, что он выносливый и не такой хлипкий, как кажется в одежде, и у него пусть не широкие, но вполне крепкие плечи и руки трудового человека. С Ваней стали шутить курортники, начали разговаривать, а это было для него высшей радостью, признанием и даже необходимостью — ведь ради общения с новыми людьми он и решился поехать на дальний южный курорт. У Вани было двое сыновей, и оба учились в Кишиневском университете. Он не верил, что они поступят в университет, опередив городских ребят, но случилось так, что их туда приняли. Сначала старшего, а потом и младшего. Каждый раз в семье был праздник. Ваня надевал праздничную рубашку с вышивкой, принаряжалась жена, и от счастья морщинки разглаживались на ее лице и она становилась такой же, как в молодости, веселой и звонкой. Первого сына она родила вскоре после начала войны, еще не зная, что муж погиб. А когда узнала, долго горевала и лишь через четыре года вышла замуж за Ваню. Некоторые односельчане подшучивали над ней, мол, взяла баба мужика с полвершка да и внешностью неприглядного, но она никогда об этом не жалела, так как Ваня усыновил ее ребенка и не делал никаких различий между ним и их вторым общим сыном, к тому же приносил домой все заработанное. Она переживала, что председатель недостаточно ценит Ваню, что порою колхозники относятся к нему насмешливо, а он в разговоре не может постоять за себя и даже на праздники стесняется надеть на пиджак орден Славы третьей степени, полученный им за форсирование Днепра. А Ваня жалел жену, у которой супруг не такой видный и горластый, как у других женщин, с горечью смотрел на нее, как она тайком утирает слезы в годовщину гибели первого мужа, жалел ее и сам мучился, но не говорил ей об этом.

Зато была у них в семье одна общая и настоящая радость — дети. Высокие и красивые, трудолюбивые, они были гордостью родителей — старший уже закончил учебу и остался работать в Кишиневе, а младший учился на третьем курсе. Нельзя сказать, чтобы Ваня не любил свою работу. Он понимал, что приносит людям большую пользу, что без него колхоз не выполнит план по молоку. Ваню не смущало, что самые лучшие коровы достаются не ему, а, знатной доярке, чтобы не снижался ее авторитет, его не пугал ежедневный тяжелый труд дояра, разрабатывающего нетелей, не коробили пустые обещания председателя установить на ферме электродоилку и транспортер для уборки навоза, но Ваня, не желая детям легкой жизни, хотел, чтобы они узнали другую, более интересную и разнообразную жизнь, которую он видел бывая в городах и по телевизору. Он для этого трудился до изнеможения, ничего лишнего не покупая себе и отсылая все деньги в город, чтобы его дети выглядели не хуже, а даже лучше городских. И когда старший сын привез домой диплом специалиста высшей квалификации, Ваня заплакал от счастья и подумал, что он сам что-то важное упустил в этой жизни, хотя и прожил ее не зря. Сын рассказал о своих планах, о том, что собирается жениться на кишиневской девушке. Она работает медсестрой в больнице, и он обязательно привезет ее показать отцу и матери, пошутил, что сначала распишется с ней, а потом покажет, все засмеялись и неожиданно замолчали. Подобное случалось часто. Общих тем для разговоров было мало. Раньше, до отъезда сыновей в город, Ваня говорил с ними обо всем — и о своих коровах, и о делах на ферме, в колхозе, о том, что произошло у соседей, кто куда уехал, что привез, кому что сказал, и дети со вниманием слушали его. Теперь они жили иными интересами, колхозная жизнь привлекала их уже в меньшей степени, о своих делах они не рассказывали, боясь, что отец не поймет их. А Ваня хотел знать о детях все, ведь это были его плоть и кровь, ради них он жил и их жизнью хотел жить сейчас, но душевный, обстоятельный разговор у них никак не получался. Ваня решил сказать детям, что он не виноват в том, что мало учился, у него так сложилась жизнь. После войны в колхозе не хватало рабочих рук, да и надо было кормить стариков, об учебе и думать не приходилось, и пусть он в жизни многое потерял, многое не знает, но жил и работал честно, детям за него краснеть никогда не придется, и если он что-то не знает, то пусть они объяснят ему это, пусть даже засмеются, если он скажет что-нибудь не так, но только не молчат, пусть разговаривают с ним, делятся радостями, и бедами, и своими мыслями — ведь он их отец! Ваня хотел сказать это детям, мысленно все обдумал, а вслух произнести не решался. Молчание детей терзало его душу, и поэтому он с радостью поехал на юг, чтобы встретиться с новыми людьми, узнать другую жизнь и тем самым стать ближе к детям. Ваня возликовал после того, как поразил курортников своей выдержкой, продержавшись в ледяной воде дольше всех, и люди стали разговаривать с ним, а он жаждал этого, впитывая в себя массу новой информации. Вечерами он просиживал у телевизора, смотря подряд все передачи; дома после работы на это просто не хватало сил, а сейчас он от начала до конца смотрел все фильмы, все концерты, даже симфонические, все передачи из музеев и выставок, пытаясь хоть что-то запомнить, и заснул лишь однажды, когда передавали репортаж с молочной фермы. На пляже Ваня познакомился с худым лысоватым человеком, который отдыхал в Доме творчества писателей и назвался литературоведом. Ваня спросил у него, чем он занимается.