Варлен Стронгин - Вечный всадник

— Потому что он человек, — сказал Ютти. — И если он плохой, то в этом виноват не только сам. Ведь и мы, и живущие внизу люди — это одна большая семья, и в нее входит каждый человек независимо от того, где родился и как выглядит. Люди очень разные, и кое-кого из них нужно усмирять, если он дикий и злой, как барс, но самое важное в том, что люди должны помогать друг другу: сильный — слабому, богатый — бедному, умный — несмышленому. Иначе жизнь не станет лучше. Ты понимаешь меня, Атти?!

На горы опускались сумерки, очертания скал и ущелий размывались наступившей темнотой, и только вдали загорелись еле различимые глазом, мерцающие, как искорки, крошечные огоньки.

— Там живут люди, — сказал Ютти и нежно приблизил к себе Атти. — Эти люди творят чудеса, они умные, добрые, сильные и сделают так, что нигде и никогда не будет ничего плохого.

— Может, они не гонятся за нами, а ищут нас, чтобы помочь?! — предположила Атти.

— Я об этом много думал, — сказал Ютти. — Пожалуй, ты права, Атти. Я на всю жизнь запомнил людей, которые помогли мне: «Вы-сот-ник! Об-рез-кин! Кло-ун Пе-тя! Ге-на-цвале! И-ва-нов! Вы-сот-ник!»

Ютти и Атти устремили свои взоры на сверкающий огнями курортный городок, а его обитатели жили обычной жизнью и, возможно, даже не подозревали, с какой верой и надеждой смотрят на них другие люди.

1978

Тимофеев получил лицензию на отстрел зайца. И вот идет Тимофеев по лесу, довольный собой и возможностью поохотиться, чистый воздух вдыхает, под ногами у него снег пружинит, в организме радость нарастает, и вдруг прямо перед ним куст шевельнулся, а под кустом показалось что-то серое. Тимофеев вскинул ружье, прицелился и только тогда разглядел, что это не заяц, а чей-то валенок. Затем из-за куста появилась голова директора стройкомбината и говорит:

— Проходи! Проходи! А то лосей спугнешь!

«Ишь ты, на лося вышел!» — подумал про себя Тимофеев, но, будучи человеком независтливым, спокойно пошел дальше в самом распрекрасном настроении. Далеко забрался в лес. И шума шоссе уже не слышно, и гудка электрички, звенит в ушах одна лишь лесная тишина. «Не жизнь, а сказка!» — подумал Тимофеев и вдруг почувствовал за собой дыхание, обернулся и своим глазам не поверил — стоит перед ним не кто иной, как он сам, в точности такой же мужчина, так же одетый, с таким же ружьем, только на лице у него не радость, а волнение.

— Ты кто? — спрашивает у него Тимофеев.

— Тимофеев, — отвечает двойник.

— Не может быть! — говорит Тимофеев.

— Вот смотри! — говорит двойник и протягивает ему лицензию на отстрел зайца.

— «Разрешается Тимофееву Г. Н.», — читает Тимофеев и, бледнея, говорит: — Ведь я тоже Г. Н. У кого же из нас право на отстрел зайца? У меня или у тебя?!

— У тебя, — улыбается двойник. — Хотя я и есть ты.

— Ничего не понимаю, — говорит Тимофеев. — И ты меня не путай. Я есть я. И если у меня право на отстрел, то зачем здесь ты?

— А затем, — говорит двойник, — чтобы предостеречь тебя, чтобы ты от чрезмерной радости варежку не разевал, позабыв о том, что в лесу полно волков!

— Твоя правда! — вздрагивает Тимофеев. — Я о них совсем забыл. А их действительно развелось до черта! Овец режут, чуть лесника не растерзали!

— Что же ты, охотник, в свое время их полностью не истребил? Ведь матерые хищники!

— Нельзя было. Люди заговорили, что от них большая польза лесу, мол, волки это лесные санитары, отсеивают слабых, держат других зверей в отличной физической форме.

— Отсеивают? Держат в форме? — усмехнулся двойник. — Сжирают! Держат в постоянном страхе! Разве это жизнь, когда от страха теряешь сон и боишься сделать лишний шаг?!

— Не жизнь это, — согласился Тимофеев. — Одно мучение, а не жизнь!

— Сколько с волками ни возились — и приручить старались, и дрессировать, — а они все равно в лес смотрят, — продолжал двойник. — И с людьми бывает подобное. Как тут не вспомнить Генку Перочинного! Распустили в детстве парня. Товарища ножом пырнул. Кровь почувствовал. Сколько его ни воспитывали, дважды сажали, а он выходит и снова ножичком грозит. Думаю, что его уже не перевоспитать!

— Что ты говоришь?! — испугался Тимофеев. — Разве можно не верить в воспитательный фактор?!

— Я верю, — сказал двойник. — Но уж больно в этом Генке много звериного. Или возьми нашего Грюндина. Через трупы шагает. А с виду ничего. Улыбчивый, кудрявый, но когда забывается, слетает у него с лица маска и проглядывает истинное нутро!

— Волк и есть! — согласился Тимофеев, с опаской оглядываясь по сторонам.

— Да не бойся, — улыбнулся двойник. — Один ты в лесу. И ты прекрасно знаешь, что это Грюндин убил Левкина.

— Нет, Левкин умер от рака.

— Может быть. Но Грюндин постоянно унижал его, стараясь этим доказать свое превосходство. Левкин страдал от его грубости и невежества.

— Но умер все-таки от рака. Справка есть.

— А рак отчего? Никто не знает. Может, он и рождается от хамства, от унижения человеческого достоинства? Сколько средств и внимания мы тратим на борьбу с раком! А если бы часть этих средств и внимания бросить на борьбу с грубостью и невежеством, то, может, и рака было бы меньше?!

— Что ты опять говоришь?! — воскликнул Тимофеев.

— Это не я говорю, а ты, — улыбнулся двойник.

— Я ничего такого не сказал, и нечего на меня катить бочку. Я отдыхать пришел. Охотиться. Я имею право на заслуженный отдых?

— Имеешь. Охоться на здоровье. Но ведь иногда и подумать надо. В городе не до этого. Самое время — на охоте. Хотя вообще-то, если говорить честно, убивать надо только в случае необходимости. А то зверя в себе будишь. Становишься циничным. И даже можешь убить красоту. А зачем? Пусть ползает, прыгает, летает, парит!

— Я лебедей не стреляю! — похвалился Тимофеев.

— А уток? — поинтересовался двойник.

— Утки — другое дело.

— Почему — другое? Пусть они менее привлекательны, чем лебеди, но это не их вина. И если их не трогать, не уничтожать, дать им свободно развиваться, то, возможно, они станут красивее, а со временем даже прекраснее лебедей!

— Ух ты, куда загнул! — вспотел от удивления Тимофеев.

— Это ты «загнул», — опять улыбнулся двойник. — Неужели ты до сих пор не понял, что я и есть ты, Тимофеев, только думающий?

— Понимаю, — вздохнул Тимофеев. — Значит, если задуматься, то и в зайца палить нельзя. Ясное дело. Зла никому не приносит. Детям нравится. А достается ему, бедняге, будь здоров. Ведь это только в мультфильмах заяц дурачит волка. Правильно я понимаю?

Тимофеев обернулся и замер от удивления — на полянке появился заяц, а двойник исчез. У Тимофеева заблестели глаза, учащенно забилось сердце, расчистилась голова, и он вскинул ружье. Почуяв беду, заяц прыгнул что было мочи, но приземлился, уже сраженный тимофеевской дробью.