Михаил Шитов - Свидания в непогоду

С краю площадки Шустров увидел Береснева: опустившись на корточки, тот осматривал раму транспортера, говорил с кем-то невидимым; рядом пригибался Петро. Шустров подошел к ним. Поздоровались. Береснев, грузно распрямляясь, первый протянул ему руку, справился:

— В гости? По делам?

— И так, и так, — улыбнулся Шустров, подавая руку Петру.

Из-под рамы транспортера выбрался, кряхтя, Лесоханов — в треухе, в брезентовом, с тугими складками, плаще. Откуда-то выскочили Гайка с Шайбой — завизжали, заластились у ног хозяина. «Кажется, так это всегда и будет», — тепло подумалось Арсению.

— Где вы сейчас? — спросил его Андрей Михалыч.

— Пока в облисполкоме.

— Почему «пока»?

Наедине с Лесохановым Арсений, вероятно, сказал бы ему о своем предстоящем переезде в область, но в присутствии других людей не решился и ответил полушутливо:

— Свет клином, Андрей Михалыч, не сошелся на исполкоме. Я ведь всё же механизатор.

— Надумали что-нибудь? — снова спросил Андрей Михалыч и, поняв Арсения по взгляду, улыбнулся: — Что ж, желаю успеха…

Подошел усатый Бидур из «Зари», кивнул Арсению: «Как она, жизнь?» Но едва обменявшись с ним несколькими словами, заспешил:

— Не пора ли отправляться, хлопцы? Засветло бы доехать.

— Сейчас, сей момент, Семен Семеныч, — сказал Лесоханов и, разыскав глазами Агеева, крикнул: — Вадим! В «Зарю», в «Дружный труд» — на выход!

Шум на площадке усилился. Запускались моторы, погрузчики и автомашины выстраивались в сторону шоссе.

Береснев стал прощаться:

— Надо в райкоме еще побывать.

Дядя Костя, проходя мимо Шустрова, приостановился, оглядел его:

— А вы, Арсений Родионыч, вроде бы загорели или обветрились… Как наша «победа»?

— Тянет старушка.

— С нами поедете? В «Зарю»?

— В «Зарю», — говорит Арсений, хотя минутой раньше не думал, куда ему ехать.

Он шлепает за своей старушкой и тоже выезжает на площадку. Тут выясняется, что кое-кому из механизаторов не на чем ехать. Миронов подскакивает:

— С вами можно, товарищ начальник?

Арсений распахивает дверку, говорит шутливо, прозрачно намекая на свой водительский опыт:

— Давайте сюда, кому головы не жалко!

Шутку принимают, — «победа» живо заполняется.

Три машины выходят на шоссе: два погрузчика и шустровская «победа». Арсений уверенно держит руки на баранке. Встречный ветер бросает в стекла снег пополам с дождем, старательно работает «дворник». За спиной Шустрова говорят о своих делах Миронов, Алеша Михаленко, двое новеньких; рядом вспоминает о недавней рыбалке Яков Сергеич. Шустров слушает с интересом и его, и сидящих сзади, шутит и отвечает на шутки…

Так они едут два и три часа, так сворачивают на повертку к «Заре». Мелькают бугры, присыпанные снегом болотца, серые валуны. Проселок вбегает в мелкий болотный осинник. Заходит солнце, синева разливается в воздухе. Арсений смотрит на дорогу. Вот здесь где-то, в этих местах, он учился водить машину, и дядя Костя с сомнением спрашивал его тогда: «А сладите? — и потом ворчал несердито: — Тихо! Не на свадьбу, чай». Как давно и как всё-таки хорошо это было!

Внезапно идущий впереди погрузчик останавливается, и Арсений тормозит.

— Аврал! — слышится издалека голос дяди Кости.

Все выскакивают из «победы», бегут к переднему погрузчику. По раскисшей дороге его занесло в канаву.

— Черт! — ругается Бидур. — Всего ничего осталось…

В ход идут лопаты, ваги, валежник. Арсений идет в осинник и в сумерках волочит с кем-то крупный ветвистый ствол. Ствол летит в канаву, Арсений поворачивает в лес. Плащ и сапоги его забрызганы грязью, ладони поцарапаны, и ему кажется, что где-то он уже видел себя в такой обстановке, среди этих людей.

Он ничего не замечает. Он увлечен. И думает: все эти годы был он в плену у нелепых иллюзий. Это они лгали ему о каком-то особом его призвании, они усыпляли его совесть. Теперь это никогда не повторится. Он будет работать, работать…

Погрузчик вызволен, и люди жадно закуривают с устатку.

— Ох, дорожки, болотца! — вздыхает кто-то.

— Мы раскорчуем осинник, здесь будет цветущее поле, — говорит Бидур.

И они едут дальше, к недалекой уже «Заре».

1963—1965 гг.

Вековые заросли ельника, туманная лента Жимолохи, стелющаяся по низинам, взгорье, и на нем — одинокая деревушка Горы.

Среди неба, на лысом гребне холма, торчит просторный дом с дверями и окнами на все стороны света. Под его чешуйчатой кровлей соседствуют — каждый в своем углу — клуб и библиотека, совхозная контора и сельповский магазин, где можно купить спички и отрез на платье, буханку хлеба и мотоцикл.

Гребень в Горах издавна называют «верхушкой». От нее рассыпаются под откос дома с веселыми крышами, сараюшки, пестрые штакетники. Будто для надежности, чтобы не свалились в реку, все эти строения накрепко связаны бечевками троп и дорожек, между которыми летом буйствует осот, зимой вспухают сугробы.

По березовским масштабам и понятиям слово «Горы» звучит так же примерно, как «Камчатка». На карте района это крайний северо-восток, сплошь закрашенный в зеленый цвет. Отсюда начинаются чащобы ельника и корабельной сосны, и идут, всё набирая силу, к ледовым широтам, до кромки арктических морей. А проще так: до Березова, районного центра, от горской «верхушки» без малого семьдесят километров, а если прикинуть столько же и еще полстолько, как раз попадете в областной центр. Здесь, в индустриальнейшем городе с деревцами, подстриженными по последней садово-парковой моде, о существовании Гор знает, быть может, десяток-другой человек, кому положено по штату. Да и для них неприметная деревушка не более как «глубинка», которая время от времени подает о себе вести.

Хотя жители Гор не очень печалятся на отшибе, — места здешние привольны, есть своя киноустановка и даже телевизионные антенны простирают в небе тонкие перекладины, — они рады каждому приезжему. Особенно, если он из центра…

Апрельским полуднем по откосу горского холма взбирался мужчина пенсионного возраста в черной морской шинели, с палкой в руках. Теплый ветер трепал его разлетавшиеся на стороны седеющие бачки, норовил распахнуть шинель.

В ложбинах еще лежал серый, непохожий на себя снег, дорога отблескивала раскисшей глиной. Мужчина шел медленно: нащупав палкой твердую почву, ставил на нее осторожно левую ногу и, чуть волоча, подтягивал правую.

До дома на верхушке оставалось не больше полусотни шагов, когда на его крыльце показалась девушка в накинутом на голову ватнике.