Михаил Шитов - Свидания в непогоду

— Да одного будет мало, — говорил Михаил Петрович. Выставив руку, он стал загибать короткие, с широкими ногтями, пальцы: — Сюда, у конторы, это раз. На Касимово, свинаркам, — два. Трактористам — три. За стариков я не боюсь — эти будут, а ты вот давай комсомолию мобилизуй… Из обкома, друже, не как-нибудь!..

Яша молча теребил конец шейного платка.

— Вот так-то, — сказал Михаил Петрович и участливо положил руку на его плечо. — А насчет танцев поменьше бы надо. — И, глядя в упор на приунывшее лицо Полетаева, спросил неожиданно: — Валюшка-то чего здесь болтается?

— Где здесь? — нахохлился Яша.

— Рассказывай! Под боком сидит, у Лидушки.

— Я почем знаю.

— Будто… Невест, Яшенька, не танцульками надо завлекать. Пустое это дело!.. Ты организуй вечер молодежный. Например: «Кто не работает, тот не ест». Или «В чем наше счастье».

— В чем оно? — Яша достал портсигар с Медным всадником на крышке, закурил, горько выдохнул с дымом: — Не хочет она здесь оставаться, Михаил Петрович.

— Знаю. Однако и ехать не решается… Дай-ка побалуюсь.

Яша снова щелкнул портсигаром, зажег спичку.

— Я и то диву даюсь, — рассуждал Михаил Петрович, пыхнув, не затягиваясь, дымком. — Работа? Выбирай любую, по вкусу. Опять же климат… Ну, и женихи будто на уровне.

— Бросьте шутить, Михаил Петрович.

— А я не шучу… Нет, Яша, вздохами тут, видно, не поможешь. Ты ее, уж коли на то пошло, постарайся не танцульками, а делом привлечь. Пусть вон хоть библиотеку приведет в порядок…

Смяв недокуренную папиросу и еще раз напомнив Яше о лекции и объявлениях, Михаил Петрович направился к выходу, Яша вдруг сорвался за ним, схватил за рукав:

— Михаил Петрович! Только, пожалуйста, между нами.

— Нет, вот сейчас с «верхушки» всем объявлю, — качнул головой Михаил Петрович. — Эх вы, молодо-зелено!..

Глубокая, уплывающая в синеву даль распахнулась перед ним с крыльца. Свежий ветер играл на просторе. Пахло прогреваемой, парящей под солнцем землей, талым снегом.

Отсюда, с «верхушки», заметней всего были перемены в природе. Снег всюду отступал, оставляя в укрытиях хилые арьергарды. Он уже не блестел на солнце, не искрился здоровьем, как в зимние месяцы, а истощал и был точно присыпан пеплом.

Кругом, как всегда в эту пору, преобладали серые краски, краски линьки и обновления. Серыми были кустарники и холмы, лед на Жимолохе и дома Ореховки, соседней деревни, раскинувшейся в низине, по ту сторону реки. По накатанной дороге через реку шел малец, а может быть и взрослый, — издали Михаилу Петровичу трудно было различить. Местами на дороге голубели разливы проступившей из-подо льда воды, — пешеход топал по ней как ни в чем не бывало.

— Рисково, — сказал вслух Михаил Петрович. — Вот-вот тронется Жимолоха…

Он надвинул шапку на лоб и, выставляя вперед палку, спустился с крыльца.

В Березово электричка пришла днем. Почти всю дорогу Степан Федотыч Тугаев смотрел, оправляя очки, в окно вагона. Всё было знакомо ему по прежним-поездкам, и вместе с тем всё казалось необычным.

Он видел по-весеннему темную землю, островки снега, прореженные голизной перелески, и думал, куда на этот раз забросит его беспокойная должность.

Тугаеву было уже за пятьдесят. За годы работы лектором обкома партии он повидал всякое. Приходилось добираться до отдаленных колхозов в кузовах грузовых машин, мерзнуть в розвальнях, глухими ночами ожидать на полустанках поезда, но ему нравилась эта полубродячая жизнь, и когда где-нибудь в завалящем клубе люди слушали его, плотно сидя на скрипучих скамьях, он чувствовал себя вполне вознагражденным за дорожные невзгоды.

Выйдя из вагона с небольшим чемоданом, Тугаев встал в очередь у автобусной остановки: до районного центра оставалось еще два с половиной километра. Наметанный глаз его отметил, что новый березовский вокзал достроен и уже отделывается. Это была профессиональная привычка наблюдать для того, чтобы сравнивать, и сравнивать для того, чтобы людям, к которым он обращался, были понятней перемены в окружающей их жизни.

В райкоме партии Тугаева знали давно и встретили как старого знакомого.

— На вас есть у нас три заявочки, — говорил ему заведующий отделом. — В Моторном речники и поселковый Совет просят, промкомбинат интересовался. Народ помнит вас, Степан Федотыч… Но нам хотелось бы еще нашу глубинку обслужить.

— Где это?

— Горы, — сказал заведующий и двинул пальцем по верхнему краю висевшей за спиной карты.

— Горы? Давайте сюда и Горы, — согласился, не раздумывая, лектор. — Давно собираюсь туда добраться!

— И еще бы «Новинский», Степан Федотыч, — добавил, соблазненный его сговорчивостью, заведующий. — Там совсем рядом…

Тугаев прищурился на него в добродушной улыбке:

— Хитер, товарищ, ай хитер!.. Ну, если рядом — давайте и «Новинский», куда ни шло!

Вечер он провел в беседах с райкомовцами, внимательно полистал подшивку районной газеты, узнав для начала, что нового и у моторнинских речников и у горских хлеборобов. А утром другого дня, перекусив в чайной, завернул в деревянный домик на площади, где находилась районная метеослужба. Дежурный синоптик, заглянув в сводку, сообщил ему, что ближайшие два-три дня ожидаются пасмурными, ветер — столько-то баллов, скорость — такая-то, но затем, видимо, надолго установится ясная погода.

— Вы насчет сроков вспашки? — заинтересовался под конец дежурный.

— Пожалуй, так, — сказал Тугаев и вышел на площадь.

«Вот и отлично, привезу людям добрую весть», — думал он, смело шлепая по лужам в резиновых сапогах, которые всегда брал с собой в распутицу.

У подъезда райкома среди нескольких постоянно торчавших здесь машин, стояла кремовая райкомовская «победа» на высоком шасси. Все отъезжающие были в сборе, ждали Бродову, второго секретаря, — она должна была ехать через Моторное в город.

В машине сидели знакомая Тугаеву сотрудница районной газеты и девушка в легком платочке на голове и в ярком малиновом пальто. Никто, кроме Бродовой и сотрудницы газеты, бывшей учительницы из Гор, не знал, что это была Валя Ковылева, приезжавшая в Березово по своим делам. Павлуша, шофёр, копался в моторе. Незавязанные наушники его шапки трепыхались, как крылья птицы на взлете. Рядом, с планшеткой в руках, стоял инструктор райкома, чернобровый парень из демобилизованных, которого Тугаев знал только по имени: Вася.

Пришла Бродова, плотная круглолицая женщина в кубанке, а Павлуша всё что-то прощупывал в моторе.

— Что у тебя там? — спросила Бродова.

— Зажигание хандрит, Анна Петровна.

— Где же ты был раньше?

— И раньше здесь был, — с бездумной лихостью отозвался Павлуша. — Старушку-то в ремонт сдавать пора. Доездимся!