Михаил Шитов - Свидания в непогоду

Как только зашел разговор о брюках и холостом доме, Валя ушла в горенку. Мария Степановна хлопотала у плиты. Распахнув пальто, Федя снял брюки, потрусил их и, передавая Тугаеву, сказал:

— Не откажите в любезности. Они чистые.

Тугаев, поглядывая на хозяйку и на дверь в соседнюю комнату, стал торопливо переодеваться.

Из углов комнаты наползали тени. Валя подошла к окну, выходившему на Жимолоху. Неожиданное появление в доме озабоченных и спешащих людей выбило ее из настроения праздной мечтательности, навеянного звуками радиолы. Она смотрела на тревожно посеревшую и взбугрившуюся реку, на противоположный берег, в темно-синих наплывах теней, и прислушивалась к чему-то смутному в себе. Ветер под окном устало раскачивал яблони.

С комода мягко спрыгнул Ефим. Распушив хвост, замурлыкал, затерся у ног. Лучше нельзя было угодить молодой хозяйке, и Ефим не сомневался, что она сейчас же заговорит с ним, возьмет на руки, но Валя, не взглянув, оттолкнула его.

Темнело. Неясный, беспокойный шум проникал снаружи — то ли людские голоса с «верхушки», то ли Жимолоха урчала подо льдом. И такие же неясные, беспокойные мысли отягчали Валю, тянулись без конца и начала, как ниточка из спутанного клубка. Это было похоже на то ощущение, которое она не раз испытывала и раньше, выжидая у окна свою «синюю птицу», но теперь оно обострилось, стало тревожней.

Почему, собственно, она не идет в клуб? Ведь уже и оборка пришита, и мулине для Лиды положено в сумочку, но вот пришли эти люди, — и клуб, и танцы, и встречи с подругами, всё оттеснилось на второй план, поблекло. Свежо, неотступно стояли перед ее глазами хозяйственный Данилыч, разбитной Федя и, более всего, — усталый, вконец заморенный лектор, о котором она за эти дни успела забыть. Только что встретившиеся, незнакомые или мало знакомые друг другу, они сообща и деловито хлопотали об одном, равно всех интересовавшем. Каждый был при своем деле, на своем месте, и даже этот приехавший издалека человек чувствовал себя здесь запросто, буднично, будто не в первый раз. Может быть, в этом-то и заключалось то главное, значительное, что скрывалось от нее за семью печатями? Тогда в чем же эта значительность? Неужели всё в тех же килограммах молока, тоннах силоса, о которых не переставая твердит Михаил Петрович? Для чего все эти хлопоты? Так ли необходимо из-за одного дня, часа, из-за одной встречи с людьми поднимать всех на ноги, волноваться, рисковать здоровьем? Потирая в раздумье руки, Валя смотрела на Жимолоху, а ниточка всё тянулась, тянулась и никак не могла вытянуться.

Скрипнула дверь, — Ефим скользнул на кухню. В просвете Валя увидела мать. Застелив стол байковым одеялом, она гладила портянки. Ближе к столу сидел на лавке освещенный лампой Данилыч. Он натягивал на ногу сапог, крякал от удовольствия и рассказывал Марии Степановне, как встретился в поле с Тугаевым. Сидевший чуть дальше, в тени, Тугаев добродушно, — видно, уже согрелся, — посмеивался над собой и Данилычем.

Когда портянки были выглажены, Валя спросила: «Можно?» — и вышла на кухню. Пахло по́том, паленой материей. Данилыч свертывал папиросу. Тугаев, поднявшись, притопывал ногой и жмурился, как Ефим на солнце:

— Теперь, пожалуй, никакая повертка не страшна!

Валя улыбнулась. В широких брюках Феди, надетых поверх сапог, лектор показался ей плотным, крепким.

— Пора! — сказал он и потянулся к вешалке за пальто.

— Господи… — засуетилась опять Мария Степановна, ставя на стол чайник, покрытый испариной, — звать-то вас как, не знаю?

— Степан Федотыч.

— Хоть бы стаканчик чайку выпили, Степан Федотыч. Никуда не денется народ.

— А мы потом наверстаем, мамаша, — сказал Тугаев и посмотрел на Валю: — Вы идете?

— Все пойдем, — ответила за Валю мать. — Выпейте хоть пустого, всё потеплей с дороги.

Данилыч без лишних церемоний налил два стакана, один взял себе, другой подал Тугаеву. Валя надевала пальто. Уступая настойчивой просьбе, Тугаев наскоро, обжигаясь, выпил чай и следом за Данилычем и Валей вышел во двор. Мария Степановна осталась прибрать плиту.

Воздух над горскими холмами был уже густо просинен. На верхушке ярко горели огни в окнах, мелькали тени, гремела на все стороны радиола.

— Это и есть клуб? — спросил Тугаев Валю.

— Видите, совсем недалеко, — ответила она, пропуская его вперед, в калитку.

Данилыч свернул к лошади, а Тугаев и Валя пошли вверх по откосу. Валя забегала вперед, выбирая по обочинам твердую почву и надеясь, что Тугаев последует ее примеру. Но он шел прямо по тропе. Было неловко видеть, как он, дыша натужно, с усилием переставлял ноги в хлюпающей глине, и, преодолевая робость, Валя взяла его под руку:

— Идемте сюда. Здесь посуше… Вы что — по ореховской повертке добирались к нам?

— Да… — Тугаев перевел дух, усмехнулся: — Кстати, что это за нелепое словечко — «повертка»?

— У нас все так называют, давно… Какой же чудак вез вас по повертке? Там машины почти что не ходят.

— В том-то и дело — никто не вез. — И Тугаев рассказал о своем злоключении с Павлушей, обещавшим вмиг доставить его в Горы.

— Надо было ожидать — форсит много, — не без удовлетворения сказала Валя. — А дальше, в лесу, как?

— А дальше поблуждать пришлось… В овраги какие-то забрел…

— За Ореховкой? Так это Ямы! — Валя приостановилась в изумлении. — Этой зимой там, говорят, трех волков убили. И как это вы…

— А я бы их палкой, палкой! — засмеялся Тугаев, и закашлялся, приподняв к губам руку.

Тропка соскользнула в неглубокий распадок. На фоне неба вздыбились кусты. Журчала вода.

— Не спешите, тут ручей, — сказала Валя, снова и теперь уже смелее подавая Тугаеву руку.

Ей вдруг захотелось продлить эту минуту под спокойным лиловым небом, и она, выбравшись на пригорок, повела лектора в обход одного из горских дворов, который обычно пересекала напрямик.

— Мне это непонятно, — медленно произнесла она. — Вы так, наверно, за этот день изнервничались. Одна повертка чего сто́ит — пешком, в незнакомой глуши… И всё для того только, чтобы лекцию прочитать?

Тугаев настороженно повернул к ней лицо:

— Разве этого мало?

Валя смолчала.

— Впрочем, вы, может быть, правы, — вздохнул он. — Ведь еще неизвестно — удастся ли лекция.

— Что вы!.. Я вовсе не это хотела сказать… Нет, всё будет хорошо, я в этом уверена. Но… я хочу сказать: неужели в данном случае необходим был такой риск?

— Ах, вот что! — ответил не сразу Тугаев. Он замедлил шаг и, наклонив голову, тронул носком сапога комок земли. Валя взглянула на его сапог.

— Вот этот комочек, — он поднял голову, — вот этот куст… Без куста, Валюша, не будет леса, а без комочка — земли. Выходит, в них заключена большущая сила. Так и в жизни: каждое большое дело состоит из тысячи маленьких, будничных, и ни одно из них не умаляет человека. Наоборот — возвышает… Так надо жить, Валюша, так надо…